В дореволюционные годы Большой Николопесковский переулок, д. 13, - один из адресов Ходасевича - поэта, эссеиста, литературоведа. В. Набоков называл его "гордость русской поэзии", "литературный потомок Пушкина по тютчевской линии". Заглавие второй книги стихов Ходасевича "Счастливый домик" (1914) навеяно стихотворением Пушкина "Домовой" (у Пушкина: "от недружеского взора Счастливый домик сохрани"). В рецензии на этот сборник М. Шагинян писала: "Его счастливый домик - это совсем особый домик, в котором следовало бы хоть немного погостить каждому из нас". С весны 1918 года Ходасевич читал лекции о Пушкине в Пролеткульте (в бывшем особняке мавританского стиля А. Морозова на Воздвиженке). Еще в советской России до его отъезда за границу вышла книга В. Ходасевича "Поэтическое хозяйство Пушкина" (Л., 1924), в Берлине - книга "О Пушкине"121.
Мы уже упоминали двухэтажный дом академиков в Дурновском переулке. Там жил В. И. Вернадский - великий натуралист (он сам любил употреблять это определение) и опередивший своих современников мыслитель-провидец. В его сочинениях не раз встречаем имя Пушкина. В трудах по истории науки в России Вернадский выделяет роль Пушкина и отношение к нему современников и потомков как показатель уровня развития отечественной культуры и места ее в мировой культуре. Современники не всегда могут понять и оценить степень масштабности наблюдаемого ими во времени и пространстве исторического явления. По мнению Вернадского, "Пушкин не сразу выявился тем, чем он был через несколько поколений после своего рождения"122. С. И. Вавилов после посещения Святых гор, Михайловского, Тригорского писал в юношеском дневнике летом 1913 года: "Пушкину я верю, Пушкина я люблю... его фразы стали законом". Вавилов произносил вступительное слово во время празднования 150-летия со дня рождения Пушкина на заседании в здании Царскосельского лицея123.
Позднее в том же академическом доме получил квартиру Виктор Владимирович Виноградов (до этого он жил неподалеку - в доме N 46 по Большому Афанасьевскому переулку). Среди многочисленных, поражающих разносторонностью научных трудов маститого языковеда и литературоведа книги и статьи о Пушкине: книгу "Язык Пушкина" издала "Academia" (1935), монография "Стиль Пушкина" вышла в свет в 1941 году. В ночь на 8 февраля 1934 года, когда ученого пришли арестовывать по фабрикуемому "делу славистов", на его столе лежала незаконченная статья о стиле "Пиковой дамы". При переводе из Лубянки в другую тюрьму жена Надежда Матвеевна передала ему на прощание томик Пушкина, и он в одиночной камере продолжал писать прерванную статью124. Пушкинская тема увлекала академика до конца его дней, а наблюдения над пушкинским языком легли в основу важных его выводов о развитии русского литературного языка.
Вблизи, в доме N 20 по Арбату, жил другой классик науки о языке российской литературы - Г. О. Винокур, как и Виноградов, принимавший действенное участие в составлении Словаря языка Пушкина, точнее сказать, даже инициатор в те годы организации такой работы, после подготовивший к печати текст "Евгения Онегина" для девятитомника сочинений Пушкина в издательстве "Academia". Проблематика трудов Винокура на редкость широка - от особенностей древнерусского языка до стиха Маяковского и языка газет. Но тема докторской диссертации - язык и стиль Пушкина. К столетию со дня кончины Пушкина решено было выпустить новое академическое Полное собрание сочинений его, с приведением всех вариантов, редакций и с многообразным научным комментарием. Согласно плану, сумели издать в 1935 году только драматические сочинения - том VII по нумерации собрания сочинений. Затем властным распоряжением сопровождать собрание сочинений столь солидным научным комментарием в тех же томах было запрещено125. "Бориса Годунова" в VII томе с обширными комментариями - текстологическими, языковедческими, литературоведческими, историческими - и насыщенной новыми данными статьей подготовил к печати Г. О. Винокур. Ныне часть тома переиздают отдельной книгой, подготовленной к печати заботами покойной дочери Григория Осиповича доктора филологических наук Татьяны Григорьевны Винокур, проживавшей там же и известной многим радиослушателям по передачам из истории русского языка, где не раз обращались к словарю Пушкина.
В нескольких минутах ходьбы от Пушкинского сквера, еще в коммунальной квартире, в доме N 26 по Трубниковскому переулку (дом ЦЕ-КУБУ), где в каждой почти квартире обитало несколько профессорских семейств, жил Н. К. Гудзий. Наиболее известны его труды о древнерусской литературе и Л. Н. Толстом. Но имеются и работы о Пушкине и пушкиноведении, особенно по теме "Пушкин и "Слово о полку Игореве". В 1949 году вышла книга "Пушкин. Критико-биографический очерк".
Неподалеку, в доме N 25 на Поварской с середины 1930-х годов помещается Институт мировой литературы (ИМЛИ) Академии наук, сотрудники которого, и это понятно, отдают много сил изучению пушкинского наследия и всего того, что относится к широкой сфере пушкиноведения. А на другой стороне Поварской, во флигеле старинной городской усадьбы, здание которой передали Союзу писателей, регулярно заседала Пушкинская комиссия, возглавлявшаяся М.А. Цявловским.
Первым директором ИМЛИ по рекомендации М. Горького был утвержден в июне 1934 года Л. Б. Каменев, ранее уже назначенный на пост директора Пушкинского дома (Института русской литературы) Академии наук в Ленинграде. Последняя квартира Каменева в доме N 3 по Карманицкому переулку видна из Пушкинского сквера. Опальный партийный сановник в то время руководил издательством "Academia", книги которого стали вершинным достижением книжного дела и по оформлению, и по сопровождавшим издания статьям и научному аппарату. В "Academia" было издано Полное собрание сочинений Пушкина в девяти томах, изящное, малого формата, очень удобное в обращении, а также отдельные произведения и труды о Пушкине - его языке, системе стихосложения ("Метрический справочник к стихотворениям"), рисунках и воспоминания с уникальными сведениями о Пушкине, его окружении, восприятии его творчества.
Отодвинутый от активной политической деятельности, Каменев со всей неутомимостью отдался литературоведению и организации работы в этой сфере науки. Только сейчас (усилиями более всего историка-архивиста В. В. Крылова) мы узнаем о незавершенных авторских трудах Каменева и о запланированных по его инициативе авторских работах. На первом плане Пушкин и Герцен (уцелела корректура предисловия к факсимильному переизданию герценовского "Колокола" - это большая статья, опубликованная в Археографическом ежегоднике за 1994 год*.
По существу именно Каменев был руководителем подготовки к Пушкинскому юбилею 1937 года, "Пушкинского фронта" (по определению Ю. Г. Оксмана). Предполагалось организовать конференцию, готовить разного типа издания и Пушкина и о Пушкине. Оксман писал М. А. Цявловскому 23 августа 1933 года, что большую конференцию, "которая бы объединила пушкиноведов с писателями", будут "проводить Академия наук и А. М. Горький, академическое издание будет возглавлять Горький, а легкую промышленность в области пушкиноведения - Л. Б. Каменев". Каменев фактически руководил подготовкой нового академического издания полного собрания сочинений Пушкина. Точнее сказать, всего написанного Пушкиным (включая деловые бумаги, выписки из прочитанного, маргиналии и пр.), сопровожденного многообразным научным комментарием (помощником его был Ю. Г. Оксман - тогда заместитель директора Пушкинского дома). В архиве (в РГАЛИ) сохранились соображения Каменева о примечаниях в сочинениях Пушкина (указатели терминов, которые на его взгляд надлежит комментировать). Задумана была Пушкинская энциклопедия, к участию в которой привлекли специалистов Москвы и Ленинграда (сохранились протоколы заседаний с указанием ответственных за подготовку статей в ее разделах, с наименованиями самих разделов). Каменеву во многом обязаны музеефикацией пушкинских мест в Псковском крае. Даже в тюрьме, уже после убийства С. М. Кирова, он занят подготовкой биографии Пушкина.
* Летом 1933 г. мы с мамой провели два месяца в Форосе, где тогда отдыхал Лев Борисович с женой Татьяной Ивановной и маленьким сыном. Он целые дни работал: писал, читал, сидя в единственной и именно ему предоставленной беседке парка. Делал со всеми, в трусах, утреннюю зарядку, но затем уединялся, не теряя времени на разговоры возле дома (и вообще почти ни с кем публично не общался), не видели его и лежащим на пляже. Не задерживался в столовой (наши столики были соседними), торопился...