Иногда шли в большую комнату, Николай Павлович советовался, где, как и что лучше повесить. Алексей Николаевич приносил высокую лестницу и охотно ему помогал. Он с радостью и незамедлительно делал все, о чем просил Николай Павлович. Запомнилось, как зимой, в лютый мороз и вьюгу, с больным сердцем тащил он через Бородинский мост из Дорогомилова тяжелый сверток больших стекол для Николая Павловича. Страдал, что не может загрунтовать кусок холста, который должна была надшить снизу Вера Евгеньевна к этюду "Молодые актеры приветствуют К. С. Станиславского, стоящего на балконе", - Николай Павлович хотел увеличить композицию. Так это и не было сделано никогда.
Алексей Николаевич приносил Николаю Павловичу свои работы. Тот, довольный, хвалил его пейзажи, натюрморты, акварели и очень одобрил эскизы к "Севильскому цирюльнику" для разъездного оперного, бывшего фронтового театра. (Эскизы находятся в Музее им. Пушкина в Москве, два варианта в Музее искусств в Нукусе.)
Несмотря на болезнь и огромную занятость, Николай Павлович никогда не замыкался, не отдалялся от людей. Много лет навещали ученики, с которыми свела его судьба в войну, и всех принимал с участием, каждому старался помочь, если не делом, то советом. Не скупясь отдавал молодым все, что знал и умел. Живейшее участие принимал в Игоре Савицком, считал его гораздо талантливее его однофамильца.
С особой теплотой и глубоким уважением вспоминал Николай Павлович о своем учителе Валентине Александровиче Серове, поддерживал дружеские отношения с его дочерьми Ольгой Валентиновной и Натальей Валентиновной. Младшая, Наталья Валентиновна (Николай Павлович и Вера Евгеньевна называли ее просто Наташа), невысокая, сероглазая, плотная, так же рано умершая, как отец, часто навещала Николая Павловича со своим мужем, скульптором Горловым.
Много уважительных слов слышала я о профессоре Андрее Дмитриевиче Чегодаеве, но встретиться нам пришлось гораздо позднее, в 1967 году, у постели умирающей Веры Евгеньевны.
Старый приятель Николая Павловича, издатель Соломон Абрамович Абрамов, румяный, всегда очень оживленный и очень деятельный человек, принес как-то рисунки своей дочери Нюры. Крошечные картинки (что-то вроде лото) были сделаны акварелью превосходно. Николай Павлович остался очень доволен.
Николай Павлович и Анна Семеновна в самые трудные первые послереволюционные годы жили у Абрамовых в старинном имении Вяземы, в доме чуть ли не времен Годунова, где Соломон Абрамович организовал художественную школу для детей. Николай Павлович преподавал в ней. В этой школе у Николая Павловича учились и четыре дочери Соломона Абрамовича.
Детские рисунки этой школы Николай Павлович хранил всю жизнь. Часто навещали Николая Павловича друзья молодости Ульяновых - Наталья Александровна Кастальская и Евгения Владимировна Муратова.
Еще в 1910 году Николай Павлович писал Наталье Александровне из Рима: "Той, чье имя слилось с Кастальским источником, где некогда смотрелись все музы. До свидания, до свидания, до свидания... Не забывайте! Гадатель карточного театра Н. Ульянов". На открытке: "Карточный театр" Ульянова.
Наталья Александровна была талантливой танцовщицей-босоножкой в труппе Элли Тильс - Елены Ивановны Бартельс, родственницы владельцев небольшого кафе у Никитских ворот, где в детстве бывали Цветаевы (недавно дом сломан). Ездила с ее труппой за границу.
Елена Ивановна была женой Льва Рабенека, одного из владельцев Щелковской мануфактуры. Ульяновы жили у Рабенеков в их имении под Щелковом. Там, на террасе, окутанной липами, написал Николай Павлович портрет Анны Семеновны на фоне красного ковра. На лице Анны Семеновны отсветы зеленой листвы. Там же, под Щелковом, написан портрет Льва Рабенека - "Молодой человек на синем фоне". (Портрет другого молодого человека на синем фоне, оставшегося пока неизвестным, в Русском музее Ленинграда. Николай Павлович настолько очевидно не к выгоде портретируемого выявил его внутреннюю суть, что тот, обидевшись, от портрета отказался.)
Наталья Александровна Кастальская была дочерью композитора и директора Московской консерватории, основавшего в старинном доме рядом с Консерваторией хоровое синодальное училище. Об отце своем, замечательной доброты человеке, рано умершем, она вспоминала с глубокой любовью и нежностью. Он был ее кумиром. Она рассказывала, как красиво в пасхальную ночь мальчики - ученики синодального училища, выстроившись по росту парами, в парчовых серебряных стихарях шли по Никитской улице к Кремлю петь в Кремлевском соборе заутреню.
Наталья Александровна характер имела строптивый, своенравный, спорила и с Николаем Павловичем и с Анной Семеновной. С людьми сходилась туго, но мы с ней ладили отлично, мне и сейчас ее не хватает, так с ней было интересно. Одарена она была безмерно, писала и кистью и пером, очень много читала, знала. У нее прекрасные воспоминания о Николае Павловиче - короткие, точные и полные, вся его жизнь на шести страницах. Воспоминания ее о художнике Крымове, менее острые, чем о Николае Павловиче, но тоже очень интересные, опубликованы.
Жила она в бывшей квартире своего отца при Консерватории, в отгороженной половине его кабинета, длинной и не очень светлой. В вестибюле этой огромной квартиры сохранился большой мраморный камин.
Как-то я хотела закрыть форточку, чтобы ей не дуло. Она сказала быстро: "Я сама!" - и в девяносто лет легко очутилась на высоком каменном подоконнике. Девяностолетняя, она была еще красива, с розовым без морщин лицом. Чтила Валентина Распутина, его "Прощание с Матерой". Была поклонницей Андрея Белого, считала, что в своих произведениях он гениально предвидел атомную бомбу. Дала читать его мне. Потом настороженно и требовательно спросила: "Понравилось?" Мне не все понравилось, я ощутила болезненность его творчества. Чтобы не огорчать, сказала: "Понравилось". Последнее, что она читала в лупу, почти ослепшая, был Андрей Белый "О Гоголе". Ум и память ее до конца дней были ясными. Скончалась она в 95 лет, в начале 80-х годов.
Карандашный ульяновский портрет молодой красавицы Кастальской - в Пермском музее.
Подруга Натальи Александровны, Евгения Владимировна Муратова, жена искусствоведа и писателя П. Муратова, которую она называла просто Женька, танцевала в той же труппе Элли Тильс, но недолго и не очень удачно. Евгения Владимировна была совсем другая - мягкая, покладистая, простодушная, иногда до наивности, жизнь принимала легко. Ей поклонялся поэт В. Ходасевич, посвятив цикл стихов "Звезда над пальмой", где есть такие строки: "Боже, избавь меня от женщины с черным бантом" - Евгения Владимировна носила в волосах черный бант. Когда-то она занималась живописью с Николаем Павловичем. Наталья Александровна говорила: "Женька очень талантлива. Ее живопись - талантливый примитив".
Евгения Владимировна работала машинисткой в Союзе писателей, была знакома со многими писателями. У нее очень интересные воспоминания о ее няне, поэте Ходасевиче и Вербном воскресенье, о П. Муратове. Воспоминания о Н. П. Ульянове - бледнее.
Очень интересно рассказывала мне Евгения Владимировна о своей двоюродной сестре с необычайными глазами, сироте, воспитывавшейся в институте, - Наташе Волоховой. Навещала Наташу в институте кавалерственной дамы Чертовой на Пречистенке, показывала этот дом (Кропоткинская, 7, если память мне не изменяет). Представляла, как чинной шеренгой, особенной, мелкими шажками походкой выводили институток по воскресеньям к посетителям.