Да, книги Осоргина нашли своего читателя, но не будем идеализировать, сейчас уже ясно - безоговорочное признание их не ждет. Осоргин не укладывался в старые идеологические рамки, не укладывается и в теперешние*. Демократ, революционер и - о ужас! - масон, он и сегодня вызывает раздражение тех, для кого было и остается нормой приклеивание ярлыков. Не случайна мысль Ю. В. Давыдова: "Набоков отметил два русских феномена: удивительное развитие русской культуры и не менее удивительное развитие русской тайной полиции. Русский писатель, о котором мы вспоминаем, ненавидел тайную полицию, ибо принадлежал к русской культуре. И своим духовным обликом, и сферой своего духовного обитания Михаил Осоргин - достояние демократической России.
Мохнатая лапа занесена. Не "правая", не "левая", а именно мохнатая. Были у нас воинствующие безбожники. Есть у нас воинствующие невежды. Историк-публицист, брезгаю назвать имя, вдохновенный певец черной сотни зачислил всех "герценых-огаревых" в разряд "плохих русских". Мохнатые, очевидно, присоединят к ним и Михаила Андреевича Осоргина".
Осоргин, верный идее гуманизма, действительно уважительного отношения к человеческой индивидуальности, всю жизнь боролся против тирании во всех ее видах - против насилия над личностью, против порабощения мысли. Эту важную грань облика Осоргина раскрыл О. Г. Ласунский: "Осоргин легко пришел в революцию 1905 - 1907 годов. Он примкнул к партии эсеров, за это пострадал, просидел полгода в Таганской тюрьме. Он всей душой принял эту революцию, называл ее "героической" и считал, что она совершена не пролетариатом, а интеллигенцией, причем молодой: студентами, гимназистами, которые смело шли на толпы охотнорядцев и разгоняли их. Осоргин, человек неравнодушный к идее освободительного движения, принимал участие в революции 1905 года совершенно искренне. И так же искренне принял и февральскую революцию 1917 года. Осоргин даже считал, что это была вершинная точка не только в его собственной судьбе, но и в судьбе всей России. Но он категорически не принял октябрьский переворот. Не принял потому, что очень быстро увидел, как большевизм перерос в заурядный режим, основанный на насилии; увидел, как большевики стали требовать от интеллигенции не просто признания пролетарской диктатуры, но и воспевания ее. И уж с этим Осоргин никак не мог примириться. Он оказался во внутренней оппозиции к этому режиму и, естественно, попал в те проскрипционные списки, которые составлялись на Лубянке".
А. И. Серков рассказал о судьбе парижского архива М. А. Осоргина и Т. А. Бакуниной, который в 1940 году был разграблен фашистами и исчез: "Фашисты вели яростную пропагандистскую кампанию против масонства. Практически в каждом городе, где они появлялись, сразу же создавались специальные комиссии по расследованию масонской деятельности. Такая же комиссия была создана в Париже, был составлен и список наиболее видных русских масонов, включавший свыше пятисот имен. Одним из первых в него попало имя Осоргина, который руководил в Париже двумя масонскими ложами. Именно поэтому его архив был целенаправленно конфискован. Фашисты создали специальный институт по изучению масонского наследства, находившийся в лесах Моравии. Туда было свезено множество архивных дел о деятельности масонских лож. После отступления немецких войск этот архив захватили советские войска и вывезли в Москву. Сначала он хранился в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, потом часть документов, связанных с российской культурой, была передана в Центральный государственный архив литературы и искусства, где был образован фонд Осоргина (Ф. 1464), где хранится большая часть творческих рукописей писателя.
Однако часть материалов Осоргина присоединили к масонским фондам (в том числе к фонду масонской ложи Астрея), которые находятся в так называемом Особом архиве. Там оказались и материалы Осоргина, которые не имеют никакого отношения к масонству: и личная переписка, и переписка с издателями, и письма Т. А. Бакуниной. Сейчас все архивы, связанные с Францией, в том числе и архивы русских масонских лож, будут передаваться стране-владелице. Все эти материалы никогда не были доступны для наших исследователей. Большинство из них не имело разрешения на работу в Особом архиве, а те, кто был допущен, делали записи в секретных тетрадках, которые потом отбирались и уничтожались. Поэтому если сейчас не объединить две части архива Осоргина, случайно оказавшиеся в разных местах, то материалы из Особого архива будут навсегда утрачены для российских ученых.
Надо учитывать, что никто из владельцев документов, оказавшихся в Особом архиве, не знал об их местонахождении. Не знала и Т. А. Бакунина о том, что в этом московском "тайнике" хранятся ее письма. Да и возвращать архивы будут не их владельцам. Поэтому, если самой Т. А. Бакуниной не будет предоставлено право распоряжаться судьбой архива, то получится уже не двойной, а тройной грабеж"**.
Лишь немногие страницы жизни Осоргина удалось осветить выступавшим. И все же интересный, пусть и незавершенный, портрет писателя, творческий путь которого пока так мало исследован, был создан. Прислушаемся еще раз к голосам, звучавшим в Доме Герцена в тот ноябрьский вечер.
О. Г. Ласунский. М. Алданов говорил об Осоргине, что он был одним из самых порядочных людей в русской литературе. Б. Зайцев вспоминал о нем как о человеке тонкой и мягкой души, подчеркивая изящность его натуры. В тексте небольшого по объему мемуарного очерка Б. Зайцева пять или шесть раз повторяется определение "изящный", "изящность". Это очень тонко найденное слово. М. Осоргин был изящен во всем: в быту, в повседневной жизни, в общественной и литературной деятельности.
Сам Осоргин называл себя приверженцем "осмеянного ордена русских интеллигентных чудаков". Он принадлежал к тем людям, которые превыше всего ставили независимость души, независимость внутреннего мира, полагая это самой высочайшей нравственной ценностью.
Ю. В. Давыдов. Говорят, стиль - это человек. По мне, подлинный стиль - тот, что сам по себе не заметен, то есть лишен изобретательства, штукарства. У писателя Осоргина нет ни на грош нарциссизма.
Г. Флобер однажды написал в письме Жорж Санд - цитирую на память, но за смысл ручаюсь, - что любит и считает настоящими художниками Тургенева и Золя. Однако оба резко отрицательно отзываются о прозе Шатобриана и Готье. "Фразы, которые меня у них восхищают, им кажутся пустыми", - пишет Флобер и спрашивает: "Кто прав?"
Я думаю, что не ошибается только тот, кто обладает средним вкусом. Для меня хорошо ошибаться вместе с Осоргиным. В книгах Осоргина есть страницы, которые меня приводят в восхищение.
За подлинные книги всегда идет медленное "тайное голосование". За книги Михаила Андреевича голосование в России уже началось.
3. Н. Парнос. Больно за Осоргина, которого выслали из России. Как это ужасно, что его оторвали, и какое это счастье, потому что иначе бы его замучили, убили. Но еще больше мне жалко нас, потому что отсутствие таких людей, как Михаил Андреевич, нас всех страшно обеднило. Мы лишились даже настоящего понятия интеллигентности, забыли, что это слово включает и терпимость, и уважение к чужому мнению.
С. О. Шмидт. По крайней мере три поколения русских людей были отлучены, отрезаны от русской зарубежной культуры. И для тех, кто в возрасте дедушек и родителей приобщился к ней, большая радость знать, что для молодых не будет разделения на "до 17-го" и "после 17-го", они будут обогащены великой единой русской культурой...
***
"На десерт" предлагаем читателю две небольшие публикации. Первая - прозвучавшая на вечере фонозапись воспоминаний Ирины Николаевны Угримовой, вероятно, единственного в сегодняшней Москве человека, который лично знал Осоргина. Ее свидетельство, подлинное и безыскусное, вносит новые живые черточки в облик Михаила Андреевича.
Вторая подготовлена Ириной Аркадьевной Бочаровой, тридцать лет проработавшей в Архиве Горького и подготовившей к изданию переписку М. Горького и М. А. Осоргина. Один из ее фрагментов - письмо Осоргина о Ф. Дзержинском - привлек всеобщее внимание на вечере. Этот уникальный документ, долгие годы находившийся за семью спец-храновскими замками, не был известен даже исследователям творчества Осоргина.***
* Любопытно, что уже в год выхода романа "Сивцев Вражек" наряду с восторженными откликами в среде русской эмиграции зазвучали и довольно резкие оценки. Характерно в этом смысле безапелляционное высказывание 3. Гиппиус, считавшей, что "книгу эту читать нельзя, больше - <...> в руках ее удержать нельзя: она, как песок, сквозь пальцы просыпается <-..> Трудно ли доказать, что печенье пирожков из песку - не искусство, а разве искусность; да и то печь надо из сырого; держатся, пока песок не высохнет". Не стоило бы, наверное, приводить здесь столь длинную цитату, если бы известная писательница, скрывшаяся за псевдонимом А. Крайний, не вывела эту "формулу" из облика самого М. Осоргина: "На эту "правду" критики наши не дерзнули. И уж, конечно, не от страха причинить боль автору. Он один из тех писателей, мысль о ранах которым в голову не приходит. Слишком он легок для человеческих ран, слишком мило симпатичен..." (Возрождение, 24 мая 1928 г.)
** В кругах русского зарубежья также выражается опасение, что "судьба архива будет решаться чохом, без разборки и возврата отдельных документов лицам, которым они принадлежали, или их наследникам". (См.: Иванов А. Вечер на Сивцевом Вражке Русская мысль. Париж. II декабря 1992 г.)
*** Всего в архиве обнаружено сорок шесть писем М. А. Осоргина.