Новые настойчивые слухи окончательно поколебали Перовского относительно его кумира. Он за достоверное узнал, что Наполеон предательски захватил владения великого герцога Ольденбургского, родственника русского императора, и собирался выгнать остальных государевых родных из других немецких владений. Вероломное скопление французов у Немана тоже стало всем известно. Смущенный Перовский стал непохож на себя.
Вечером следующего дня устроилась прогулка верхами за город. В кавалькаде участвовали Ксения с мужем и Аврора с Перовским и Митей Усовым. Лошади для мужчин были взяты из мамоновского манежа. Выехали через Поклонную гору в поле. За несколько часов перед этою поездкой прошел сильный с грозою дождь.
Вечер красиво рдел над Москвой и окрестными пологими холмами. Душистые зеленые перелески оглашались соловьями, долины - звонкими песнями жаворонков. Аврора ездила лихо. Ее собственный, красивый караковый в “масле” мерин Барс, пеня удила, натянутые ее твердою рукой, забирал более и более хода, мчась по мягкой, росистой дороге проселка. Серый жеребец Перовского, не отставая, точно плыл и стлался возле Барса. Ускакав с Перовским вперед от прочих всадников, Аврора задержала коня.
- Вы скоро едете? - спросила она.
- На несколько дней получил отсрочку.
- Что же, полагаю, вам тяжело идти на прославленного всеми гения? - спросила Аврора, перелетая в брызгах и всплесках через встречные дождевые озерца. - Оставляете столько близких...
Проскакав несколько шагов, она поехала медленнее.
- Близкие будут утешены, - ответил Базиль, - добрые из них станут молиться.
- О чем?
- Об отсутствующих, путешествующих, - ответил Перовский, - так сказано в писании.
- А о болящих, дома страждущих, помолятся ли о них? - спросила Аврора, опять уносясь в сумрак дороги, чуть видная в волнистой черной амазонке и в шляпке Сандрильоны с красным пером.
- Будут ли страдать дома, не знаю, - ответил, догнав ее Базиль, - говорят же: горе отсутствующим.
- Горе, полагаю, тем и другим! - сказала, сдерживая коня, Аврора. - Война - великая тайна.
Сзади по дороге послышался топот. Аврору и Перовского настигли и бешено обогнали два других всадника. То были Ксения и Митя Усов.
- А каковы. Аврора Валерьяновна, аргамачки? - весело крикнул Митя, задыхаясь от скачки и обдав Перовского комками земли. - Мне это, Базиль, по знакомству дал главный мамоновский жокей Ракитка... Ксения, в красной амазонке и вьющейся за плечами вуали, мелькнула так быстро, что сестра не успела ее окликнуть. Тропинин мерным галопом ехал сзади всех на грузном и длинном английском скакуне с коротким хвостом.
- Что за милый этот Митя, - сказала Аврора, когда Перовский опять поравнялся с нею, - ждет не дождется войны, сражений...
- И золотое сердце, - прибавил Перовский. - Сегодня он писал такое теплое письмо к своему главному командиру, моля иметь его в виду для первого опасного поручения в бою. И что забавно - убежден, что в походе непременно влюбится и осенью обвенчается.
Всадники еще проскакали с версту между кудрявыми кустарниками и пригорками и поехали шагом.
- Как красив закат! - сказал, оглядываясь, Перовский. - Москва как в пожаре... кресты и колокольни над нею - точно мачты пылающих кораблей...
Аврора долго смотрела в ту сторону, где была Москва.
- Вы исполните мою просьбу? - спросила она.
- Даю слово, - ответил Перовский.
- Скажите прямо и откровенно, как вы смотрите теперь на Наполеона?
- Я... заблуждался и никогда себе это не прощу.
Глаза Авроры сверкнули удивлением и радостью.
- Да, - сказала она, помолчав, - надвигаются такие ужасы... этот неразгаданный сфинкс, Наполеон...
- Предатель и наш враг; жизнь и все, что дороже мне жизни, я брошу и пойду, куда прикажут, на этого врага.
Аврора восторженно взглянула на Перовского. “Я не ошиблась, - подумала она, - у нас одни идеалы, одна мысль!”
- Вы правы, правы... и вот что...
Аврора вспыхнула, хотела еще что-то сказать и замолчала. Хлестнув лошадь, она быстро перескочила через дорожную канаву и понеслась полем, вперерез обогнавшим ее всадникам. Все съехались у стемневшей рощи. Возвращались в Москву общею группою, при месяце. Под Новинским Базиль увидел, в глубине знакомого двора, окна своей квартиры, где он в последнее время пережил столько сомнений и страданий, и, указав Авроре этот дом, стал было у ворот прощаться с нею и с остальными, но его упросили, и он поехал далее. Княгиня ждала возвращения катающихся и, под их оживленный говор, просидела с ними до ужина.
- Вы не договорили, хотели еще что-то мне сказать? - спросил после ужина Перовский Аврору.
Она молча присела к клавикордам. В полуосвещенной зале раздались пленительные звуки ее сильного, грудного, бархатного контральто. Аврора пела любимый сердечный романс старого приятеля бабки, Нелединского-Мелецкого:
- Дорогой Василий Алексеевич, - обратилась Ксения к Перовскому, - спойте тот... ну, мой любимый.
Перовский расстегнул воротник мундира, подошел к клавикордам, оперся руками о спинку стула Авроры и под ее игру запел романс того же автора:
Прости мне дерзкое роптанье, Владычица души моей...
Все были растроганы. Базиль от сердечного волненья, глядя на склонившиеся к нотам шею и плечи Авроры, блаженствуя, смолк. Тропинин отирал слезы.
- Ах, как ты, Вася, поешь, - проговорил он, - как поешь! Ну можно ли с такою душою защищать Наполеона?..
Аврора глазами делала знаки Илье Борисовичу. Ее носик весело сморщился, подняв над зубами смеющуюся губу. Илья этих знаков не видел.
Перовский и Тропинин уехали. Ксения осталась ночевать с сестрой. Проводив мужчин и простясь с бабкой, сестры ушли из залы в темную угловую молельню и молча сели там. Вдруг Аврора встала, возвратилась в залу и со словами: “Нет, не могу!” - опять села за клавикорды. Плавные звуки ее любимой шестнадцатой сонаты Бетховена огласили стихшие комнаты. Сыграв сонату, она задумалась.
- О чем ты думаешь? - спросила, обнимая сестру, Ксения. Аврора, не отвечая, стала опять играть.
- Ты о нем? - спросила Ксения. - Да, он уедет, и я предчувствую... более мы не увидимся.
- Но почему же, почему? - спросила Ксения, осыпая поцелуями плакавшую сестру. - Он вернется; от тебя зависит подать ему надежду.
Аврора не отвечала. “И зачем я узнала его, зачем полюбила? - мыслила она, склоняясь к клавишам и, в слезах, продолжая играть. - Лучше бы не родиться не жить!”
Главная