29 апреля 1931 года заместитель начальника Московского НКВД Кацнельсон, начальники секретных отделов Гордон (бывший секретарь Ф. Дзержинского) и Визель подписали и направили районным начальникам НКВД директиву №23359, обозначив ее крайне важной и совершенно секретной:
"Перед органами ОГПУ Московской области стоит задача дальнейшего очищения в ближайшее время Московской области от кулачества. В апреле с. г. нами произведена первая операция по выселению 3.000 кулацких семей в 52 районах МО. В июне должна быть проведена вторая операция, которая охватит все районы области, в том числе и те, в которых было уже проведено выселение. В связи с этим необходимо в ударном порядке провести подготовительную и оперативную работу - анкетирование всего кулачества...
...Из 3103 семейств кулацких, высланных нами в апреле, по точным данным было лишенцев - 1352 х-ва и индивидуальных обложенцев - 1482. Остальное кулачество явно кулацких х-в не было, лишено избирательных прав и т.п..." (Документ приводится без стилистической правки.)
Вряд ли догадывался об этой бесчеловечной акции чекистов мой отец Александр Хлысталов, но он собрал пару белья, отложил в холщовую сумку наваренного картофеля, два десятка яиц, ржаных лепешек и поехал из подмосковной деревни Чаща искать свою удачу в столицу к своему старшему брату Василию, которому каким-то образом удалось поселиться в 10-метровой комнате на втором этаже бывшего дачного поселка Покровско-Глебово. Василий учился в Тимирязевской сельскскозяйственной академии, потом перевелся в Горный институт и среди многочисленных родственников считался самым образованным. Он только что женился на красавице Нине из Ростова- на- Дону и был безмерно счастлив.
Для молодоженов имелась кровать, отец и младший брат Нины Алексей спали на голом полу, подложив под голову старые пальтушки. Вскоре к ним присоединился еще один брат Федор Хлысталов, сбежавший от возможной расправы в город.
Комната служила спальней, столовой, кухней, а для детей и туалетом. Готовили на зловонной керосинке, жили впроголодь, но дружно и весело.
В деревне еще мальчиком мой отец ударился о твердый предмет коленом. Боясь гнева родителя, он об ушибе умолчал, спрятался на чердаке, сказавшись больным, а когда о травме все-таки узнал мой дед, нога воспалилась, опухла и не сгибалась. Вылечить ногу мальчику не могли, отец остался хромоногим инвалидом.
Веселый и даже озорной, отец окончил курсы бухгалтеров, играл на гармошке, красиво пел арии из итальянских опер, каламбурил и острил и всегда был душой любой компании. Его появление в ресторане "Загородный" встречалось завсегдатаями бурными аплодисментами. Отец не ломался, выходил к слепым музыкантам и через минуту-другую баритоном пел романсы. Несомненно, он был незаурядной личностью. На уровне профессионала писал маслом картины, собирал фарфоровые статуэтки (из-за бедности - разбитые), ремонтировал часы, перетягивал пружинные матрацы, переплетал книги, плел корзины, изучал работы немецких философов, английских экономистов, французских социалистов. Знал на память целые поэмы Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Есенина, Много читал, перетаскивая на новое место жительство сотни две книг.
На бирже труда он влюбился в девушку в легком ситцевом платье и белых парусиновых тапочках. Катя в Москве жила уже несколько лет в качестве прислуги в семье профессора пения. Вскоре они поженились и пришли жить и спать на полу в комнате Василия.
Рано утром все обитатели комнаты спешили на работу или учебу, заворачивая в тряпочку скромный обед - кусок хлеба с картофелиной, огурцом или помидориной.
Приближалась зима. Моя мама и Нина были на шестом месяце беременности. Жить в небольшой комнатушке становилось невмоготу, тем более что из деревни постоянно приезжали родственники купить килограмм сахару, бутылку подсолнечного масла, бидончик керосина, несколько кусков хозяйственного мыла. Приближался голод.
Рядом с комнатой Василия была открытая веранда. Отец с братьями обил стены досками, засыпал стены прошлогодней листвой, соорудил печурку, и наша семья зажила в своей комнате. Теперь к нам приезжали родственники мамы...