Энциклопедия знаменитых россиян

Обресков Алексей Михайлович (1718-1787)

Выдающийся русский дипломат. Учился в шляхетном корпусе. Служа при посольстве в Константинополе, он освоился с местными условиями, изучил турецкий и греческий языки, исполнял трудные дипломатические поручения, проявляя при этом иногда большую смелость (например, при попытке захватить в Турции самозванца, выдававшего себя за сына царя Ивана Алексеевича). В 1751 году он был назначен в Константинополь поверенным по делам, затем был там же резидентом. Главной его целью было добиться заключения трактата, по которому Россия получила бы право полной свободы торговли в водах Черного моря, а также право заступничества за христиан Балканского полуострова. Эта деятельность Обрескова, подготовившая успехи России в эпоху Кучук-Кайнарджийского мира, сделала его положение очень трудным, создала ему врагов в лице Пруссии, Австрии и Польши и вызвала против него озлобление, выразившееся в жестоких мерах, принятых по отношению к нему и всему русскому посольству. Когда в 1768 году началась война с Россией, Обресков с другими был посажен в подземелье Едикульского замка и только позднее переведен в более сносные условия. Из заключения он вел переписку с Паниным и давал правительству ряд ценных советов. Освобожденный в 1771 году, он участвовал в Фокшанском и Бухарестском конгрессах. После заключения мира Обресков служил в Коллегии иностранных дел.

Обручев Владимир Афанасьевич (1793 – 1866)

Государственный деятель, генерал от инфантерии. Был оренбургским военным губернатором и командиром отдельного Оренбургского корпуса; водворив порядок в крае, улучшил быт коренного населения; в 1846 году занял Мангышлакский полуостров, в 1847 году совершил экспедицию в глубь страны; возвел укрепления по рекам Иргизу, Тургаю и Сырдарье. Его именем назван один из островов Аральского моря и первое паровое судно на этом море.

Олег (X в.)

Киевский князь. По летописной версии, Рюрик перед смертью назначил своего родственника Олега правителем при малолетнем Игоре. Три года Олег остается в Новгороде и, упрочив здесь свое положение, направляется во главе сборной дружины из варягов и северных племен на юг, по речной линии Волхов – Днепр. Он покоряет встречающиеся по пути города и, захватив хитростью Киев, основывается здесь, подчиняя одно за другим соседние племена, из которых только угличи до конца сохраняют самостоятельность. Укрепив свое влияние наложением дани и посажением посадников и оградив границы от нападений соседей-кочевников возведением окраинных городов, Олег направляется дальше на юг – в Византию. Удачный поход 907 года, разукрашенный в летописи легендарными подробностями, заканчивается прелиминарным договором, в котором установлена контрибуция и намечен порядок будущих торговых сношений (место торговли, число лиц, имеющих право входа в город, отмена пошлины на товары). В 911 году подписан окончательный договор, существенные пункты которого следующие: 1) судопроизводство по гражданским и уголовным делам; 2) преступления против жизни и телесной неприкосновенности; 3) преступления имущественные: кража с поличным и грабеж; 4) помощь в случае несчастья на море, выкуп пленных, наем воинов; 5) отыскание рабов, охрана наследства, возвращение скрывшихся преступников. Вскоре по подписании договора Олег умер, по одной летописной версии – в Киеве (о чем рассказывает легенда, послужившая Пушкину сюжетом для стихотворения "Песнь о вещем Олеге"), по другой – на севере (и похоронен в Ладоге), по третьей – за морем, от укуса змеи. Образ Олега, первого объединителя Руси, изукрашен в летописи легендарными чертами, сближающими его с богатырями народного эпоса; хронологические даты спутаны, и выделить фактического Олега почти невозможно. Немало делалось предположений о происхождении и о деятельности Олега. Первый вопрос решается теперь в пользу его норманнского происхождения; второй – находит ответ в признании Олега самостоятельным князем, предшественником Игоря. На основании документа о хазарско-русско-византийских отношениях построена и весьма оригинальная гипотеза о деятельности Олега. Вкратце она такова: скандинавский викинг Олег с дружиной, в начале X века, через хорошо знакомый норманнам Новгород, пробирается на юг, застает в Киеве чужеземного венгерского князя Дира, становится на сторону славянина Игоря, восстанавливает его на киевском княжении и, закрепив браком с Ольгой, родственницей Олега, дружеский союз, при поддержке киевлян отправляется в византийский поход. После победоносного похода Олег захватывает Тмутаракань, ведет здесь упорную борьбу с хазарами и в союзе с последними совершает второй поход в Византию, на этот раз неудачный (поход, летописью приписываемый Игорю). Не имея возможности с остатками дружины удержаться в Тмутаракани, Олег предпринимает поход в Персию, где гибнет.

Олег Святославич (? -1115)

Князь черниговский и новгород-северский, сын князя Святослава Ярославича, внук Ярослава Мудрого (в "Слове о полку Игореве" – Олег Гориславич), полжизни мыкавший свое горе политического выброска и причинявший горе "Земле Русской", наводя на нее не один раз половецкую грозу. Олег – жертва положения, создавшегося после изгнания Святославом из Киева старшего Ярославича – Изяслава; в 1075 году он опустошает Чехию с отцовым союзником Болеславом Польским, потом посажен отцом во Владимире-Волынском. Смерть отца (1076) ставит его лицом к лицу с сильнейшими врагами, дядями – Изяславом и Всеволодом; ими он выведен из Владимира и укрылся в Тмутаракани с тем, чтобы оттуда открыть борьбу за отчину свою Чернигов (дан Святославу Ярославом в 1054 году). В 1078 году с половцами он отбил было Чернигов у Всеволода, но скоро, разбитый на Нежатиной Ниве, принужден был опять бежать в Тмутаракань, затем – в Византию (1079). В 1083 году Олег вернулся в Тмутаракань, выбил оттуда Давида и Володаря Ростиславичей. Выждав смерти Всеволода, Олег вновь появляется у Чернигова и с половецкой помощью принуждает Владимира Мономаха уступить ему Чернигов и Муром (1094). Долгая борьба за отчину, отрешенность от политических отношений Киевской Руси, давнишние связи с половцами не располагали Олега сразу примкнуть к степной политике других князей и создали длительный конфликт. В 1095 году Олег отказался выдать Святополку Киевскому и Мономаху Переяславскому половецкого хана и не пошел с ними на половцев; в ответ Изяслав Мономашич занял Муром. В 1096 году его тщетно зовут в Киев для переговоров, пробуют принудить его к союзу, доведя до сдачи в Стародубе-Северском; но Олег нарушает условия сдачи и переносит военные действия в Суздальский край, выбивая из Мурома Изяслава, захватывая Ростов, Суздаль, грозя Новгороду. Только сбитый со всех этих позиций Мстиславом Мономашичем Новгородским Олег смиряется и в 1097 году является на Любечский съезд. За ним и братьями закрепляется теперь Черниговская отчина, в которой он получает Новгород-Северский.С этого времени Олег – верный союзник Владимира Мономаха и член южнорусского княжеского согласия – на съездах в Уветичах (1101), в Золотче (1102), в половецких походах (1107, 1113 годы) и других общих предприятиях – до своей смерти.

Ольга Святая (? -969)

Русская княгиня, жена Игоря (в крещении Елена). Впервые упоминается в летописи в 903 году, как жена, которую он привел из "Плескова". По смерти мужа Ольга берет в свои руки бразды правления и проявляет энергичную деятельность по усмирению "примученных" племен. Прежде всего она жестоко мстит древлянам за смерть своего мужа, устроив пожар в бане, где они мылись, и спалив их села, потом объезжает все киевские владения, восстанавливая повсюду порядок – "уставляя уставы и уроки". "И устави по Мете погосты и дань, и ловища ея суть по всей земли, и знамение и места по всей земли, и погосты, а санки ее стоят во Пскове и до сего дни; по Днепру перевесища и села, и по Десне есть село ее и доселе", – говорит о деятельности Ольги летописец. Утвердив свою власть и добившись внутреннего спокойствия, Ольга переходит к вопросам внешней политики. Приобщение к европейской культуре, путем принятия христианства, грозило потерею самостоятельности, вовлечением путем церковного подчинения Византии в политическую зависимость от нее. Ольга делает попытку договориться с греками без ущерба для своего отечества; она едет в Константинополь в 955 году, получает желаемые обещания и крестится. Обещания не были выполнены; Ольга во второй раз посещает византийскую столицу, но терпит полную неудачу. Больше всего она хотела путем брака своего сына с византийской княжной закрепить равноправие договаривающихся сторон. Не преуспев здесь, Ольга обращается на запад. Западные летописцы упоминают под 959 годом о прибытии послов к императору Оттону от "Елены, королевы Ругов", и о посылке к "Ругам" епископа. Самостоятельной иерархии и здесь не удалось получить. Под влиянием всех этих неудач Ольга устраняется от правления, и представитель языческой партии, сын ее Святослав, становится у власти.

Тепло отзывается летописец о последних годах жизни Ольги: она кротка, богобоязненна и тихо умирает, завещая похоронить ее по христианскому обряду, без обычной тризны. Многие черты летописной Ольги сближают ее с Олегом; легенды, окружающие оба этих имени, имеют общий источник в народном эпосе. Христианская Русь помнила о трудах киевской княгини по насаждению христианства на Руси, легенда увенчала ее ореолом святости, а церковь, несмотря на противодействие Византии, причислила ее к лику святых.

Опекушин Александр Михайлович (1840 – 1923)

Скульптор, сын крестьянина. Образование получил под руководством профессора Д. И. Иенсена, после чего занимался в Императорской академии художеств, которая в 1864 году присудила ему звание неклассного художника за скульптурные эскизы "Велизарий" и "Амур и Психея". В 1864 году – классный художник 2-й степени, в 1870 году – классный художник 1-й степени, за бюст госпожи Веймарн и медальон графа Шувалова и за семь колоссальных фигур, вылепленных для памятника императрице Екатерине II, в Петербурге, в 1872 году – академик за бюст цесаревича Николая Александровича и статую Петра Великого. Из работ Опекушина, помимо упомянутых, наиболее известны памятники адмиралу Грейгу в Николаеве, Пушкину в Москве, Лермонтову в Пятигорске, Муравьеву-Амурскому в Хабаровске; императору Александру III в Москве и др. В первую пору своей деятельности Опекушин произвел немало орнаментальных лепных работ для петроградских зданий и был одним из главных сотрудников скульптора Микешина по осуществлению его памятника Екатерине II.

Ордин-Нащокин Афанасий Лаврентьевич (ок. 1605 – 1680)

Знаменитый московский дипломат. Сын небогатого псковского помещика, Ордин-Нащокин вырос в среде, поддерживавшей живые сношения с западными соседями, и через нее рано испытал на себе влияние Запада. По-видимому, уже в молодости знал латинский и немецкий языки, а потом изучил и польский. Впервые его имя встречаем в официальных документах датированных 1642 годом, когда он исполняет поручение по размежеванию земель со Швецией. В 1650 году, во время псковского бунта, направленного непосредственно против иностранцев и их сторонников, Ордин должен был сначала бежать из Пскова, но потом, возвратившись, много способствовал успокоению волнения в качестве посредника между московским воеводой (Хованским) и окрестным населением.

Широко развертывается деятельность Ордина с началом польско-шведской войны. Назначенный в 1654 году на воеводство в город Друю, незадолго перед тем отнятый у поляков, он во время похода Алексея Михайловича под Ригу (1656) становится известным царю и получает ответственный пост – воеводы в Кокенгаузене (Царевичеве-Дмитриеве), который был центральным пунктом русских приобретений в Ливонии. С незначительными силами и при явном недоброжелательстве московских воевод, Ордин с успехом отстаивает завоеванный край против шведов, стремится умиротворить местное население, защищая его от грабежей казаков и московских служилых людей, наконец путем переговоров привлекает курляндского герцога Иакова на сторону России. Все это доставляет Ордину чин думного дворянина и звание наместника Шацкого и Лифляндской земли. Он приступает к устройству флота на Западной Двине, но в это время московское правительство, ввиду возобновления войны с Польшей, склоняется к миру со шведами, и Ордин едет для мирных переговоров в Велиесар. Велиесарское перемирие (1658), сохранившее за русскими, сверх ожидания царя, все их завоевания в Ливонии, было, несомненно, делом Ордина, хотя официально первое место среди уполномоченных занимал П. С. Прозоровский.

Вопрос об отношении к Швеции снова встал перед московским правительством, когда обнаружилось сближение между Швецией и Польшей, а в то же время московские воеводы потерпели ряд крупных неудач в войне с поляками. При этих условиях Ордин, по категорическому требованию Алексея Михайловича, завязывает переговоры со шведами о "вечном мире", но скоро просит царя заменить его другим лицом, так как притязательность шведов, настаивавших на возвращении всех ливонских городов, убеждает его, что для России выгоднее был бы мир с Польшей, хотя бы и с отказом от захваченных у поляков городов (Полоцка и Витебска). Мир со шведами был, однако, заключен (в Кардисе, в 1661 году); но и после того Ордин не оставляет мысли о возобновлении войны с ними за Балтийское побережье. Принимая участие в открывшихся вскоре переговорах с поляками, он настаивает на необходимости уступчивости и на заключении союза с Польшей. Он готов уступить полякам даже Малороссию и, только встретив отпор со стороны царя, должен был в последующих переговорах "крепко стоять" за сохранение, по крайней мере, Левобережной Украины за Россией.

С перерывом переговоров в 1665 году Ордин, возведенный в окольничие, назначается воеводой во Псков. В начале 1666 года он снова на съезде с польскими комиссарами, на этот раз – в звании "великого и полномочного посла". Результатом переговоров было Андрусовское перемирие (1667), доставившее Ордину громкую известность в Европе и являющееся важнейшим актом в истории русско-польских отношений за XVII в. Ордин пожалован в бояре и получает в управление Посольский приказ, с титулом "царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателя"; ему подчиняются и несколько других приказов: Малороссийский и Смоленский, Новгородская, Галицкая и Владимирская чети, и также – Вяземская таможня, кружечный двор, железные заводы.

Андрусовское перемирие не разрешило вполне русско-польского вопроса: Алексей Михайлович не допускал возможности возвращения Киева полякам, уступленного ими только на два года, и Ордин должен был в дальнейших сношениях с Польшей принять желание царя за руководящее начало. Действуя против убеждения и не видя возможности добиться цели прямым путем, он старается создать предлог для прочной оккупации Киева: в расчете вызвать смуту в оставшейся за Польшей Правобережной Украине заводит тайные переговоры с гетманом ее Дорошенком о подданстве Москве и в то же время пробует организовать, при содействии непризнанного Москвой митрополита Иосифа Тукальского, среди малороссийского духовенства движение в пользу подчинения Киевской митрополии Московскому патриарху, которое сделало бы невозможной передачу Киева полякам. И там и здесь он терпит неудачу: переговоры с Дорошенком, неправильно истолкованные при содействии польской агитации, привели в волнение всю Московскую Украину, а со стороны официальных представителей малороссийского духовенства заявлен был протест, помимо Ордина. Политика Ордина, слывшего и ранее среди украинского населения сторонником союза с Польшей и противником Малороссии, вызывает на Украине общее против него раздражение. Одновременно с тем в нем находит себе решительного противника возникший в 1668 году и чрезвычайно занимавший царя Алексея проект избрания царевича Алексея Алексеевича на польский престол: несмотря на двукратный государев указ из Москвы, Ордин не поехал на избирательный сейм в Варшаву, отозвавшись, что указ "выше силы и мысли учинен".

Положение Ордина поколебалось; начинает выдвигаться ему на смену, как представитель другого направления, А. С. Матвеев. Последний дипломатический успех Ордина – подтверждение в 1670 году Андрусовского перемирия с отсрочкой передачи Киева на неопределенное время – успех, не оцененный в Москве, где хотели бы теперь присоединения всей Украины. Правда, Ордин был пожалован в ближние бояре и назначен полномочным послом в Варшаву; но от заведования Посольским приказом он был устранен (1671). Вопрос о Киеве послужил причиной и окончательного разрыва между царем и знаменитым дипломатом: Ордин настаивал на точном выполнении Андрусовского (второго) договора, указывая, со свойственной ему проницательностью, что для Москвы важнее получить право охраны православной веры в Малороссии, которое позволит вмешиваться в дела Польши и со временем поможет приобрести не только Киев, но и Западную Украину; между тем в составленной для него уже Матвеевым инструкции были проведены совершенно противоположные взгляды. Ордин решил уйти в монастырь. Он постригся в 1671 году под именем Антония в Крынецкой пустыни близ Пскова и отдался делам благотворительности из доходов с пожалованной ему Порецкой волости. Впрочем, и Алексей Михайлович, и его преемник по временам обращались к нему за советами; в 1679 году он был вызван в Москву для участия в переговорах по поводу нового подтверждения Андрусовского перемирия. В 1680 году он умер.

Ордин-Нащокин был первоклассным дипломатом. Проницательный и находчивый, он отличался гибкостью приемов и умел мастерски использовать промахи противника. Считая дипломатию важнейшей функцией государства, сам неподкупный и прямой, он требовал от ее представителей высоких моральных качеств: "Посольский приказ, – писал он царю Алексею, – есть око всей великой России. Надобно, государь, мысленные очеса на государственные дела устремляти беспорочным и избранным людям". Знание языков облегчило ему знакомство с западным бытом, а вдумчивость и опыт помогли составить ясное понятие о международных отношениях. О нем говорили в Москве, что он "знает немецкое дело и немецкие обычаи знает же". И в понимании потребностей России, удовлетворение которых было неизменной целью его дипломатической деятельности, Ордин-Нащокин является настоящим государственным человеком, по оценке В. О. Ключевского, первым из государственных деятелей России, заслуживающим этого названия, "русским Ришелье", как называли его современники-иностранцы. В половине XVII в. Россия оказалась настолько вовлеченной в общий хозяйственный оборот Европы, что вопросы экономической политики становились "первым государственным делом", и в признании этого факта – исходный пункт политики Ордина. Ее главная задача – приобретение балтийских берегов, которое должно было открыть России прямой путь в Европу. Отсюда стремление Ордина использовать конъюнктуру, которая создавалась враждебными отношениями Дании, Бранденбурга и Польши к Швеции и наталкивала Россию на совместные действия с тремя первыми против общего врага. Параллельно с этим идут мероприятия, направленные к развитию внутренней торговли страны, главным образом – упрощение системы торговых пошлин и правительственная поддержка русского торгового капитала в его конкуренции с иноземным. Наиболее цельным выражением идей Ордина-Нащокина в этой области явилась произведенная им в 1665 году реформа общественного управления во Пскове по "статьям", которые были выработаны им при участии "общего всенародного совета" псковичей "с примеру сторонних чужих земель". Здесь мелкие "маломочные" торговцы, ведя непосредственные сношения с западными купцами, часто производили свои операции на взятые у них деньги, и таким образом, превращаясь в их комиссионеров, вредили интересам русских купцов; при новом же строе все они были "расписаны", "по свойству и знакомству", между крупными псковскими капиталистами и обязаны были, получая ссуды из Земской избы, представлять скупленные ими товары "лучшим людям, у кого они будут в записке". В то же время все хозяйственное управление города и суд по гражданским делам передавались земским выборным людям, образовавшим собою Земскую избу. Ту же в сущности цель преследует составленный в 1667 году при ближайшем участии Ордина-Нащокина Новоторговый устав, вводя высокий покровительственный тариф и стесняя деятельность иноземцев на внутреннем рынке, а для защиты и управы "купецких людей" всего государства проектируя особое учреждение – Приказ купецких дел. Желая шире использовать географическое положение России, как посредницы между Европой и Азией, Ордин-Нащокин стремится упрочить русскую торговлю с Персией, заводит сношения со Средней Азией, Хивой и Бухарой, отправляет посольство в Индию, думает о колонизации Приамурского края. Частью по тем же соображениям им заключен был в 1667 году договор с армянской компанией, согласно которому весь шелк из Персии должен был вывозиться в Россию. Ордин-Нащокин ценит и чисто культурное сближение с Европой: по его словам, "доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов"; но заимствование чужой культуры допустимо для него лишь в известных пределах. "Какое нам дело, – рассуждал он, – до иноземных обычаев? Их платье не по нас, а наше не по ним". У него свои взгляды и на общие приемы управления. Он противник крайней централизации, установившейся в Москве, и требует инициативы для исполнителей, особенно в военных и дипломатических делах: нельзя во всем "дожидаться государеву указу, везде надобно воеводское рассмотрение...Половину рати продать, да промышленника купить – и то будет выгоднее".

Алексея Михайловича привлекали в Ордине и его нравственные качества, в частности – его гуманное отношение к подчиненным: давая, например, ему чин думного дворянина, царь в особую заслугу ставит ему, что "он алчных кормит, жаждущих поит, нагих одевает, до ратных людей ласков, а ворам не спускает". Ордину-Нащокину предоставлено было право обращаться со всякими донесениями в Тайный приказ – знак исключительного доверия государя. Но знаменитый дипломат постоянно сталкивался с недоброжелательством дворцовой знати, которую раздражало возвышение невидного дворянина, и с противодействием дьяков Посольского приказа, которые тяготились его требовательностью. Со своей стороны, резкий и неуступчивый, он еще более обострял отношения едкой критикой действий своих противников. "Перед всеми людьми, – писал он царю, – за твое государево дело никто так не возненавижен, как я". В этой борьбе царь неизменно поддерживал "Лаврентьевича", уверяя его, что служба его "николи забвенна не будет", и только иногда ставил на вид излишнюю его строптивость, получая от Ордина-Нащокина объяснение, что у него "о государеве деле сердце болит и молчать не дает", или просьбу "откинуть от дела своего омерзелого холопа". Отставка Ордина-Нащокина стала неизбежной лишь тогда, когда между ним и царем обнаружилось полное различие в понимании задач внешней политики России. У Ордина-Нащокина был сын, Воин, известный тем, что, недовольный московскими порядками, бежал (1660) за границу, но, побывавши в Германии, Франции, Голландии и Дании, вернулся (1665) в Россию.

Орлов Григорий Григорьевич (1734 – 1783)

Фаворит Екатерины II, генерал-аншеф, генерал-фельдцехмейстер артиллерии, князь Римской империи. Отличился во время Семилетней войны; был ранен при Цорндорфе. Близость его к Екатерине поставила братьев Орловых во главе переворота 28 июня 1762 года. Все они тогда же были возведены в графское достоинство, а Григорий Григорьевич произведен в генерал-майоры и действительные камергеры.

Став одним из первых сановников государства, Орлов старался пополнить свое образование и в особенности интересовался естественными науками; покровительствовал Ломоносову и Фонвизину, состоял в переписке с Ж. Ж. Руссо. Не отличаясь крупным умом, но добрый и мягкий, он поддерживал Екатерину в благих начинаниях первых лет ее царствования. Он был одним из основателей Вольного экономического общества и первым выборным его председателем. Его занимал вопрос об улучшении быта крестьян; по его мысли Обществом объявлена была известная тема: "Полезно ли дарование собственности крестьянам?" Он участвовал в Комиссии по составлению Уложения в качестве депутата от дворян Копорского уезда и был выбран в маршалы комиссии, но отказался от этого звания. В 1771 году был послан Екатериной, во время морового поветрия, в Москву с чрезвычайными полномочиями и значительно содействовал восстановлению порядка. В его честь была воздвигнута триумфальная арка с надписью: "Орловым от чумы избавлена Москва".

Во время первой турецкой войны он выдвинул план освобождения Греции и настоял на посылке флота в Средиземное море. В 1772 году ездил полномочным послом в Фокшаны на мирный конгресс, но, выведенный из терпения притязательностью и двуличием турок, прервал переговоры, чем вызвал неудовольствие императрицы. В это время положение фаворита при Екатерине было уже занято Васильчиковым, и Орлову пришлось временно оставить Петербург. С возвышением Потемкина (1774) Орлов окончательно теряет значение при дворе.

Незадолго перед смертью Григорий Орлов впал в душевное расстройство, по-видимому, под впечатлением смерти его жены (фрейлины Зиновьевой). Потомства Орлов не оставил.

Орлов Алексей Григорьевич (1737 – 1808)

Генерал-аншеф. Как самый даровитый и энергичный из братьев, был инициатором переворота 1762 года, удавшегося, главным образом, благодаря его распорядительности. Он заставил Петра III подписать акт отречения; при его участии произошло в Ропше цареубийство. При вступлении Екатерины на престол Орлов был произведен в генерал-майоры. Лично не принимал участия в государственных делах, он нередко проводил свои планы через брата Григория, на которого имел большое влияние.

В 1765 году Орлов был командирован Екатериной на юг для предупреждения готовившегося там восстания среди казаков и татар. Первая турецкая война застала Орлова в Италии; отсюда он отправил в Петербург составленный им план военных действий в Средиземном море и был назначен руководителем всего предприятия. В этой роли он оставался до окончания турецкой войны (1774) и достиг важных успехов (битва под Чесмой, занятие многих островов Архипелага); за победу под Чесмой он был награжден титулом Чесменский. Во время пребывания в Италии, в 1773 году, он захватил, по секретному поручению Екатерины, объявившуюся здесь самозванку княжну Тараканову.

По заключении Кучук-Кайнарджийского мира Орлов испытал на себе, в связи с судьбой брата, холодность Екатерины, и в декабре 1775 года, по собственной просьбе, был уволен от службы. Живя широкой жизнью в своих подмосковных имениях, он приобрел громкую известность среди москвичей щедрым гостеприимством. Его страстью сделались бега; из его конюшен вышли первые знаменитые орловские рысаки, полученные путем соединения пород арабской, фрисландской и английской.

С воцарением Павла I положение Орлова стало опасным; по приказанию императора он при перенесении тела Петра III из Александро-Невской лавры в Петропавловский собор вынужден был нести его корону впереди процессии. Орлову удалось, однако, благополучно выбраться из Петербурга за границу, где он и жил в течение всего царствования Павла I. Вернувшись в Москву при Александре I, он принял деятельное участие в организации земских ополчений в 1806 – 1807 годах.

Орлов Владимир Григорьевич (1743 – 1831)

На 20-м году отправлен был в Лейпциг, где в течение трех лет занимался по преимуществу естественными науками. В 1766 году назначен директором Академии наук, находившейся "в великом нестроении и почти в совершенном упадке"; а в 23-летнем Орлове Екатерина нашла "довольное в науках сведение, охоту и наклонность к оным". Орлову, однако, не удалось привести Академию "в цветущее состояние", как рассчитывала императрица; но он внес некоторые улучшения по административной части, пробовал также ввести для академических протоколов вместо латинского языка, которого не знал, русский; на самом деле, однако, официальным академическим языком стал немецкий. Орлов содействовал научным экспедициям, снаряжавшимся академией (Лепехин, Паллас, Гмелин), и заботился о русских студентах за границей. В 1767 году сопровождал Екатерину в ее путешествии по Волге, которое описал в своем дневнике. В 1775 году был уволен "от всех дел" и переехал в Москву.

Ослябя Родион (? – после 1398)

Боярин (в миру Роман), инок Троице-Сергиевой лавры. По сказаниям о Мамаевом побоище, он сопровождал вместе с иноком Пересветом великого князя Димитрия в походе против татар по повелению святого Сергия и принимал участие в Куликовской битве, где был не убит, как гласит легенда, а только ранен. Известно, что в 1398 году ездил с московским посольством в Византию.

Остерман Андрей Иванович (Генрих-Иоганн-Фридрих, 1686 – 1747)

Граф, государственный деятель, сын лютеранского пастора в Вестфалии. Принятый в 1703 году на русскую службу, владея языками немецким, голландским, латинским, французским и итальянским и прекрасно изучив русский, Остерман был определен в 1708 году переводчиком посольского приказа и вскоре стал получать серьезные дипломатические поручения. В 1717 году он играл главную роль на Аландском конгрессе; в значительной степени его делом было заключение в 1721 году Ништадтского мира. С 1723 года он был вице-президентом коллегии иностранных дел. Приблизившись к Петру Великому и втянутый в его работу, он был, по-видимому, увлечен ею, как европеец, и верно стоял на страже этого дела и после того, как царь-преобразователь сошел в могилу, а его преемники порою забывали, порою сознательно искажали его заветы. Это не мешало Остерману относиться вполне самостоятельно и к государственной программе Петра. Пройдя серьезную служебную школу в тяжелые годы Северной войны, Остерман составил себе ясное представление о тех новых условиях, какие создавались для России ее новым положением в Европе, и о тех задачах, какие из этих условий вытекали. Ученик (во многих отношениях) Петра Остерман благодаря отчетливости и многосторонности своего ума являлся нередко активным помощником царя, ясно формулируя его мысли и, быть может, подсказывая порою вытекающие из них выводы. Петровская программа, – главным образом в области внешней политики – воспринятая Остерманом и проводимая им с 1721 года, была в некоторых частях его собственною программою. Эта программа в последние годы петровского царствования отличалась во многих своих чертах агрессивным характером.

При преемниках Петра Великого он начинает принимать видное участие и в делах нашей внутренней политики. При учреждении Верховного тайного совета (1726) он вошел в число членов последнего; заведовал почтами и "комиссией о коммерции".

1 января 1727 года Остерман был назначен обер-гофмейстером (воспитателем) великого князя наследника Петра Алексеевича; это звание он сохранял и в продолжение всего царствования Петра II. Роль Остермана в событиях 1730 года снискала ему благоволение императрицы Анны; он был возведен в графское достоинство и, в звании второго кабинет-министра, вошел в состав вновь учрежденного кабинета. С 1733 года председательствовал в военно-морской комиссии "для рассмотрения и приведения в добрый и надежный порядок флота, адмиралтейств и всего, что к тому принадлежит". В 1734 году получил звание первого кабинет-министра. Ближе ознакомившись после смерти Петра с внутренним положением дел в государстве и с наличными его силами, Остерман отступил от петровских принципов в сфере внутренней политики, проникнутой при Петре началом строгого меркантилизма и последовательной государственной опеки; в сфере внешней политики, оставаясь верен петровским традициям, он постепенно переходил к более примирительному направлению. В это время он становится мало-помалу истинным вдохновителем русской политики. Лавируя среди различных партий, он нередко был вынужден выжидать удобного момента, когда, после целого ряда уступок и компромиссов, он мог наконец открыто проводить свои взгляды. Все главные моменты русской внешней политики с 1721 по 1741 год – требование освобождения русских судов от уплаты зундской пошлины, вопрос о голштинских претензиях и позднейшая их ликвидация, русско-шведский союз 1724 года, дела персидские, русско-австрийский союз 1726 года, восстановление в 1732 и 1733 годах после двенадцатилетнего разрыва дипломатических отношений с Англией, польский вопрос в 1733 году, русско-турецкие отношения 1735 – 1739 годов, завершившиеся белградским миром, – теснейшим образом связаны с именем Остермана. Участие Остермана в делах внутренней политики при Петре сказалось при устройстве коллегий, главным образом – коллегии иностранных дел. После смерти Петра деятельность Остермана по вопросам внутренней политики значительно расширяется и принимает более принципиальный характер. Наиболее рельефно эта деятельность выразилась в предпринятых, согласно его указаниям, мерах, целью которых был подъем народного благосостояния, расшатанного долгими годами войны, ослабление податного гнета и развитие платежных сил страны. Сюда относятся, например, облегчение по взиманию подушной подати (1726), переход от запретительного тарифа 1724 года к более либеральному тарифу 1733 года, вексельный устав 1729 года, восстановление торговли с Хивой и Бухарою, учинение "свободного торга" с Китаем. Много было также сделано Остерманом для развития сети почтовых трактов и для восстановления пришедшего при Петре II в упадок флота. Уже в последние годы петровского царствования Остерману приходилось встречаться с завистью и недоброжелательством. Шафиров и голштинский министр Бассевиц, Меншиков и его противники Долгорукие, позднее Миних и Бирон – все они померя-лись силами с Остерманом и в большинстве случаев „ были побеждены.

После смерти Анны Иоанновны положение Остермана несколько поколебалось; он был пожалован в генерал-адмиралы и председательствовал во втором департаменте Кабинета, где сосредоточивались дела иностранные и морские, но звание вице-канцлера за ним не было сохранено. К концу правления Анны Леопольдовны первенствующее влияние Остермана на ход государственных дел снова начинает восстанавливаться. Падение Брауншвейгской фамилии прервало его служебную карьеру.

Цесаревна Елизавета, недовольная Остерманом, как обойденная в 1727 году наследница Петра Великого, возбуждала в нем позднее подозрения, главным образом, вследствие своих симпатий к голштинским интересам. Этим отношением Остер-мана к Елизавете и объясняется прежде всего та суровая участь, которая постигла его при занятии ею русского престола. Те династические стремления, которые она обнаруживала порою как императрица и с которыми приходилось порою бороться ученику и противнику Остермана, Бестужеву-Рюмину, показали, что Остерман не был не прав, относясь к ней с недоверием в годы царствования Петра II и Анны.

Арестованный в ночь на 25 ноября 1741 года, он был присужден к смертной казни, но казнь была заменена ссылкою в Березово, где Остерман и прожил последние пять лет своей жизни. Своими служебными успехами Остерман был обязан столько же умению приспособляться к людям и к обстоятельствам, сколько недюжинным способностям крупного государственного деятеля. Он отличался не столько творческими способностями, сколько умением верно понять требования и условия данного момента и поставить себе определенные и вполне достижимые цели. Он обладал достаточною гибкостью, чтобы вовремя отступить в деталях от выработанной программы, если ей противоречили условия живой действительности. Конечная его цель оставалась, однако, постоянно одна и та же; это был государственный интерес – процветание государства, усиление его внешней мощи, при бережном по возможности отношении к народным силам. Чужой в России и вряд ли вообще способный на искреннее национальное чувство, Остерман смотрел на свою государственную деятельность как на взятую им на себя обязанность, добросовестно выполнить которую его заставляли прежде всего его собственные интересы. До нас дошло большое количество отзывов и известий об Остермане, не столько сообщающих фактические подробности о его деятельности, сколько отмечающих отдельные черты его характера. Большею частью эти отзывы довольно согласны между собою. Остерман, по-видимому, мало кем был искренно любим вне его узкого семейного круга. Крайняя замкнутость в частной жизни и двуличие в деловых отношениях, переходившее зачастую прямо в лживость, были, кажется, главными тому причинами. Наряду со многими несимпатичными чертами в характере Остермана отмечается, однако, и многое такое, что выгодно отличает его от многих из его современников. Будучи скуп, он отличался крайнею неподкупностью. Двуличный и лживый, он не изменял тому, кому служил: современники затруднялись назвать державу, интересам которой Остерман сознательно и по корыстным соображениям приносил бы в жертву интересы России. Заботясь о своей личной карьере, Остерман успешно вел интриги против своих соперников; но руководящим мотивом его при этом, наряду с соображениями личного характера, являлось иногда и принципиальное разногласие по вопросам внешней политики.

Остерман-Толстой Александр Иванович (1770-1857)

Граф, генерал от инфантерии, внук А. А. Толстой, урожденной графини Остерман, дочери знаменитого сотрудника Петра Великого, после братьев которой наследовал графский титул и фамилию. На военную службу был записан в 1774 году в лейб-гвардии Преображенский полк и в 1788 году произведен в прапорщики. Волонтером участвовал в русско-турецкой войне 1787 – 1791 годов, за отличия в штурме Измаила награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. В 1796 году получил чин полковника, а в 1798 году – генерал-майора, в том же году перешел на гражданскую службу. После воцарения Александра I вновь вернулся в армию. Отличился, командуя арьергардными частями и дивизией в кампаниях 1806 – 1807 годов против французов, был награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Но в 1810 году, недовольный франко-русским сближением, вышел в отставку. В 1812 году прибыл в армию волонтером и затем по приказу Александра I вступил в командование 4-м пехотным корпусом. Руководил русскими войсками в бою под Островно, в Бородинском сражении получил тяжелую контузию. На военном совете в Филях выступил против предложения Л. Л. Бенигсена дать новое сражение под стенами Москвы. Участвовал в Тарутинском сражении и в боях под Малоярославцем. В конце 1812 года тяжело заболел. Вернувшись в строй в 1813 году, был назначен командиром гвардейского корпуса, отличился, руководя действиями русских войск в Кульмском сражении, где ему ядром оторвало левую руку. За этот подвиг ему пожаловали орден Св. Георгия 3-го класса, а в 1817 году произвели в генералы от инфантерии. Окончательно вышел в отставку в 1826 году. В 1831 году находился в Египте в качестве военного консультанта при Ибрагим-паше и участвовал в военных действиях против турок. Последние годы жизни провел за границей. Похоронен в Женеве.

Островский Александр Николаевич (1823 – 1886)

Знаменитый драматический писатель. Родился в Москве, где его отец служил в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Все его детство и часть юности прошли в самом центре Замоскворечья, бывшего в ту пору, по условиям своей жизни, совершенно особым миром. Этот мир населил его воображение теми представлениями и типами, которые он впоследствии воспроизвел в своих комедиях. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству; но отец непременно хотел сделать из него юриста. Окончив гимназический курс, Островский поступил на юридический факультет Московского университета. Окончить курс ему не удалось из-за какого-то столкновения с одним из профессоров. По желанию отца, он поступил на службу писцом, сначала в совестный, потом – в коммерческий суд. Этим и определился характер первых его литературных опытов; в суде он продолжал наблюдения над знакомыми ему с детства своеобразными замоскворецкими типами, напрашивавшимися на литературную обработку. К 1846 году им было уже написано много сцен из купеческого быта и задумана комедия "Несостоятельный должник" (впоследствии – "Свои люди – сочтемся"). Сам Островский считал своим первым печатным произведением "Семейную картину" и именно с нее вел начало своей литературной деятельности. Шевырев и Хомяков приветствовали драматический талант. "С этого дня, – говорит Островский, – я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание". Он пробовал силы также и в повествовательном роде, в фельетонных рассказах из замоскворецкого быта. К концу 1849 года была уже написана комедия под заглавием "Банкрут". Островский читал ее своему университетскому товарищу А. Ф. Писемскому; в это же время он познакомился со знаменитым артистом П. М. Садовским, который увидел в его комедии литературное откровение и стал читать ее в разных московских кружках, в том числе у графини Е. П. Ростопчиной, у которой обычно собирались молодые писатели. Все они находились в близких, дружеских отношениях с Островским еще со времен его студенчества, и все приняли предложение Погодина работать в обновленном "Москвитянине", составив так называемую "молодую редакцию" этого журнала. Вскоре выдающееся положение в этом кружке занял Аполлон Григорьев, выступивший провозвестником самобытности в литературе и ставший горячим защитником и хвалителем Островского как представителя этой самобытности. Комедия Островского "Свои люди – сочтемся" после долгих хлопот с цензурой, доходивших до обращения к самым высшим инстанциям, была напечатана во 2-й мартовской книге "Москвитянина" 1850года, но не разрешена к представлению; цензура не позволяла даже и говорить об этой пьесе в печати. На сцене она явилась только в 1861 году, с переделанным окончанием. Вслед за этой первой комедией Островского в "Москвитянине" и других журналах ежегодно стали появляться и другие его пьесы: "Утро молодого человека", "Неожиданный случай", "Бедная невеста", "Не в свои сани не садись" (первая из пьес Островского, попавшая на сцену Московского Малого театра 14 января 1853 года), "Бедность не порок", "Не так живи, как хочется", "В чужом пиру похмелье". Во всех этих пьесах Островский явился изобразителем таких сторон русской жизни, которые до него почти вовсе не затрагивались литературой и совершенно не воспроизводились на сцене. Глубокое знание быта изображаемой среды, яркая жизненность и правда изображения, своеобразный, живой и красочный язык, отчетливо отражающий в себе ту настоящую русскую речь "московских просвирен", учиться которой Пушкин советовал русским писателям, – весь этот художественный реализм со всею простотою и искренностью, до которых не поднимался даже Гоголь, был встречен в нашей критике одними с бурным восторгом, другими – с недоумением, отрицанием и насмешками.

Свободная от эстетической и политической предвзятости театральная публика бесповоротно решила дело в пользу Островского. Талантливейшие московские актеры и актрисы – Садовский, С. Васильев, Степанов, Никулина-Косицкая, Бороздина и другие, – принужденные до тех пор выступать, за единичными исключениями, или в пошлых водевилях, или в переделанных с французского ходульных мелодрамах, напи-, . санных к тому же варварским языком, сразу почувствовали в пьесах Островского веяние живой, близкой и родной им русской жизни и отдали все свои силы правдивому ее изображению на сцене. И театральная публика увидела в исполнении этих артистов действительно "новое слово" сценического искусства – простоту и естественность, увидела людей, живущих на сцене без всякого притворства. Своими произведениями Островский создал школу настоящего русского драматического искусства, простого и реального, настолько же чуждого вычурности и аффектации, насколько чужды ей все великие произведения нашей литературы.

Когда в 1856 году, по инициативе великого князя Константина Николаевича, состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. Несколько месяцев, проведенных в непосредственной близости к местному населению, дали Островскому много живых впечатлений, расширили и углубили знание русского быта в его художественном выражении – в метком слове, песне, сказке, историческом предании, в сохранявшихся еще по захолустьям нравах и обычаях старины. Все это отразилось в позднейших произведениях Островского и еще более упрочило их национальное значение. Не ограничиваясь отображением жизни замоскворецкого купечества, Островский вводит в круг действующих лиц мир крупного и мелкого чиновничества, а затем и помещиков. Написаны "Доходное место" и "Праздничный сон до обеда" (первая часть "трилогии" о Бальзаминове; две дальнейшие части – "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" и "За чем пойдешь, то и найдешь"), "Не сошлись характерами", "Воспитанница". В том же году появились два тома сочинений Островского в издании графа Г. А. Кушелева-Безбородко. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя "темного царства".

В 1860 году опубликована "Гроза", вызвавшая вторую замечательную статью Добролюбова ("Луч света в темном царстве"). В этой пьесе отразились впечатления поездки на Волгу и, в частности, посещение автором Торжка. Еще более ярким отражением волжских впечатлений явилась драматическая хроника "Козьма Захарьич Минин-Сухорук". В этой пьесе Островский впервые взялся за обработку исторической темы, подсказанной ему как нижегородскими преданиями, так и внимательным изучением нашей истории XVII в. "Минин", получивший одобрение государя, был, однако, запрещен драматической цензурой и мог появиться на сцене только четыре года спустя. Волжскими же впечатлениями навеяна и комедия "На бойком месте".

В 1863 году Островский напечатал драму из народной жизни "Грех да беда на кого не живет" и затем снова вернулся к картинам Замоскворечья в комедиях "Тяжелые дни" и "Шутники".

С половины 60-х годов Островский усердно занялся историей Смутного времени и вступил в оживленную переписку с Костомаровым, изучавшим в то время ту же эпоху. Результатом этой работы были две драматические хроники: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" и "Тушино". В 1868 году появилась еще историческая драма – из времен Ивана Грозного, "Василиса Мелентьева", написанная в сотрудничестве с директором театров Гедеоновым. С этого времени начинается ряд пьес Островского, написанных, по его выражению, в "новой манере". Их предметом служит изображение уже не купеческого и мещанского, а дворянского быта – "На всякого мудреца довольно простоты", "Бешеные деньги", "Лес". Вперемежку с ними идут и бытовые комедии "старой манеры": "Горячее сердце", "Не все коту масленица", "Не было ни гроша, да вдруг алтын" и другие. В 1873 году создана драматическая сказка в стихах "Снегурочка", одно из замечательнейших созданий русской поэзии. В дальнейших своих произведениях 70-х и 80-х годов Островский обращается к быту различных слоев общества – и дворянского, и чиновничьего, и купеческого, причем в последнем отмечает перемены воззрений и обстановки, вызванные требованиями новой русской жизни. К этому периоду деятельности Островского относятся "Поздняя любовь" и "Трудовой хлеб", "Волки и овцы", "Бесприданница", "Таланты и поклонники", "Без вины виноватые" и другие.

Оригинальных пьес им написано всего 49. Все эти пьесы дают замечательную по своей жизненности и правдивости галерею самых разнообразных русских типов, со всеми особенностями их повадок, языка и характера. То "новое слово" Островского, за которое так горячо ратовал Аполлон Григорьев, по существу своему заключается не столько в "народности", сколько в правдивости, в непосредственном отношении художника к окружающей его жизни с целью вполне реального ее воспроизведения на сцене.

Всею душою преданный театру и его интересам, Островский уделял немало времени и труда также и практическим заботам о развитии и усовершенствовании драматического искусства и об улучшении материального положения драматургов: его трудами образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (1874), бессменным председателем которого он оставался до самой своей смерти. Вообще к началу 80-х годов Островский прочно занял место вождя и учителя русской драмы и сцены. Усиленно работая в учрежденной в 1881 году при дирекции Императорских театров комиссии "для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления", он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов и давших возможность более целесообразной постановки театрального образования. В 1885 году Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Здоровье его, к этому времени уже пошатнувшееся, не отвечало тем широким планам деятельности, какие он себе ставил. Усиленная работа быстро истощила организм; 2 июня 1886 года Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове, не успев осуществить своих преобразовательных предположений.