У нашей школы в Спасопесковском переулке - единственной в Москве - есть своя всемирно известная "визитная карточка". Это картина В. Д. Поленова "Московский дворик", написанная в 1878 году. Полудеревенский пейзаж с колодцем на переднем плане, а на заднем - прекрасная, чисто московского "покроя" церквушка XVIII века Спас-Преображения на Песках. Так вот, именно бок о бок с этой церквушкой в 1936 году выросла школа-новостройка, до войны значившаяся под номером 71. Я проучился в ней вторую половину моей школьной жизни и с ее порога шагнул вместе со сверстниками в войну.
Одно из самых ярких школьных впечатлений, пронесенных через всю жизнь, - наш драматический кружок. Даже не кружок, а своего рода студия, существовавшая параллельно с классными занятиями. В репертуаре были не отрывки и фрагменты, а целые спектакли, в двух и трех действиях, готовившиеся не второпях, а основательно. Бессменным руководителем студии была Наталья Львовна Дружинина, мать моего одноклассника Левы, в прошлом актриса Театра Мейерхольда.
Занятия строились, как в настоящем театре: застольные периоды, этюды, отработка мизансцен... Настоящими были не только занятия, но и костюмы, реквизит, которые одалживали нам шефы-вахтанговцы. Директором театра был в предвоенные годы Борис Мефодиевич Королев - немногословный, малоулыбчивый, но бесконечно доброжелательный человек. Без проволочек и лишних рассуждений он отдавал распоряжение соответствующему цеху, и мы получали все - от ботфорт со шпорами до шапокляков и от атласных туфелек до кринолинов. Естественно, все бесплатно.
"Стационаром" нашего драмкружка был школьный коридор, который мы в дни представлений переделывали под зрительный зал. Сами сколачивали подмостки, устанавливали самодельные светильники, сшивали и сами вешали разномастный занавес, натаскивали отовсюду стулья.
Непременно на спектакли приходили родители (пригласительные билеты разрисовывали лучшие наши художники). Кое-кто приводил и друзей. Словом, нам верили, на нас смотрели как на людей, способных своим творчеством нести радость. Как это поднимало нас в собственных глазах!
Наиболее значительные, оставившие след в памяти театральные работы: "Мещанин во дворянстве" Мольера и "Странный человек" Лермонтова - одно из самых ранних произведений поэта, которое можно рассматривать как набросок к "Маскараду". Автору было тогда 16 или 17 лет.
Случались выездные спектакли, и не где-нибудь, а даже в клубе МГУ на улице Герцена, в самом центре Москвы. Играли в декорациях, костюмах, при переполненном зале - своя школа, друзья, родственники, просто арбатские "болельщики".
У меня каким-то чудом сохранилась рукописная красочная афиша, извещавшая о премьере гоголевской "Женитьбы" 23 и 29 апреля 1938 года. Указаны и исполнители ролей.
Давно уже афиша звучит как реквием по ушедшим навсегда ровесникам. Перечислю лишь мужской состав: Подколесин - Женя Ананьев (погиб на фронте), Жевакин - Саша Турецкий (инвалид войны), Яичница - Женя Кашников (погиб на фронте), Анучкин - Володя Сидоров (инвалид войны), Стариков - Толя Буланов (погиб на фронте)...
Кто знал тогда, что через несколько лет всем нам придется сыграть совсем другие роли, совсем в другом театре - всенародном театре военных действий. И для многих это окажется последней ролью в жизни.
Даже годы спустя война настигала солдат. Саша Костюк, весельчак и отличник, вернулся домой получеловеком. У него была страшная черепная травма: он не узнавал никого из окружающих, забыл свое имя, не мог читать и писать. Вскоре он умер.
Лева Дружинин вернулся на Арбат после фронта, плена и наших спецлагерей... Словно живая иллюстрация к скорбным строчкам Твардовского:
Одна страшна была судьбина:
В сраженье без вести пропасть.
И до конца в живых изведав
Тот крестный путь, полуживым -
Из плена в плен - под гром победы
С клеймом проследовать двойным.
Лева так и не смог смириться с несправедливостью. Жизнь его пошла наперекосяк, он умер, не дожив до сорока...
"Мы были высоки, русоволосы, Вы в книгах прочитаете как миф О людях, что ушли, не долюбив, Не докурив последней папиросы", - сказал о себе и своем поколении павший в первый же год войны поэт Николай Майоров.
Эти строки я бы выбил на надгробных плитах многих моих школьных друзей. Если бы еще ведал, куда эти плиты положить...
Может быть, в священной земле у Кремлевской стены под Вечным огнем лежит прах и их, ребят с Арбата. Почти все они пали безвестными в сорок первом под Москвой, отдав свои восемнадцать лет за бессмертие Родины.
Не случайно Женька Ананьев играл героя "Женитьбы". Он всегда и во всем по праву был первым. Наверняка сужу о нем сегодня, более полувека спустя, пристрастно: он был моим лучшим другом. Отчетливо вижу его: фигуру, лицо, улыбку, слышу его четкий, неторопливый голос. Чуть выше среднего роста, крепко сбитый, русоволосый, с грубоватыми, но очень мужественными чертами лица, он по своей природе предназначен быть лидером.
Никто его вверх не "тянул", он сам утверждал свое превосходство - не силой, не хитростью, не дипломатией. Просто он был среди нас самым рассудительным, не по годам мудрым, не боявшимся принимать решения и нести за них ответственность, самый собранный и волевой.
И отнюдь не за внешние данные (были у нас в кружке настоящие красавцы) Наталья Львовна отдавала ему, как правило, главные роли. И он с ними блистательно справлялся. Видимо, сказывалась врожденная артистичность. Женька был бессменным председателем учкома (10-й класс он оканчивал в другой школе, но и там занимал тот же пост) и вел дело с выдумкой, улыбкой и легко. Уже тогда он распространял какие-то анкетки с вопросами, носившими характер тестов, пытаясь по ответам определить характер, интересы и кругозор учащихся. И это помогло ему точнее находить каждому общественную работу по душе.
Было еще одно качество, которое придавало его слову особую весомость, - чувство справедливости. Он не прощал себе того же, чего не терпел в других.
Учился Ананьев всегда отлично. Многие думали, что занятия ему даются шутя. Но это было не так. Женя, как и все мы, жил с родителями в густонаселенной коммуналке в Карманицком переулке. Семья занимала комнатушку, перегороженную фанерной стенкой, плюс бывшая ванная, переоборудованная под Женькин кабинет. По существу, он был предоставлен сам себе: мать приходила с работы поздно, а отец - Поликарп Алексеевич, ответственный работник Наркомата внешней торговли - часто находился в длительных командировках.
Кабинет-ванная был полон книг, в углу фотолаборатория, за дверью - спортинвентарь: гири, гантели, а под потолком турник... "В жизни нужно быть сильным, чтобы помогать слабым", - говорил он. И стремился следовать своему "фирменному" жизненному девизу: быть сильным физически и духовно.
В своей темной, безоконной экс-ванной при свете настольной лампы Женя за книгами проводил часы и часы, если не был занят какими-то другими серьезными делами (к пустякам, например праздношатанию по улицам, у него была стойкая аллергия).