В Кремль мы прибыли в конце рабочего дня, примерно в половине шестого.
Я заметил, что и здесь Дзержин был своим человеком. Мы шли по длинным и широким коридорам, устланным красными дорожками, через какие-то залы с огромными окнами и тяжелыми многоярусными люстрами, большими картинами и чьими-то бюстами, мраморными, а иногда даже и бронзовыми в углах. Я на ходу пытался сообразить, где здесь Георгиевский зал, а где Грановитая палата, но понять ничего не мог и сосредоточиться не успевал.
Многие двери охранялись. Когда мы проходили сквозь них, два автоматчика лихо брали на караул и щелкали каблуками.
Наконец мы оказались в очень просторной комнате с большим зеленым столом посередине. Комната была украшена многими портретами. Слева портрет Гениалиссимуса во весь рост в мундире и в сияющих сапогах. Он смотрел на противоположную стену, с которой ему отвечали восхищенными взглядами Христос, Маркс, Энгельс и Ленин.
В этой комнате в углу за большим столом со многими телефонами и даже селектором сидела средних лет секретарша в форме полковника. Ответив на наши приветствия самой дружелюбой улыбкой, она скрылась за кожаной дверью и, тут же вернувшись, пригласила нас в кабинет.
Кабинет был большой, старинный, из прежней жизни. В нем была дорогая мебель, кожаные диваны, кресла и длинный стол для совещаний. Другой стол, письменный, с десятком телефонных аппаратов разного цвета стоял в дальнем углу и за ним под поясным портретом Гениалиссимуса, разворачивающего рулон "Правды", сидел представительный пожилой человек с совершенно лысым отполированным черепом и с маршальскими погонами на плечах.
Выйдя из-за стола, он удивил меня тем, что был не в коротких, как все, штанишках, а в суконных голубых галифе с красными лампасами и высоких хромовых сапогах. На голубом его кителе было много разных орденов, включая самые высшие. Дзержин представил нас друг другу, и я узнал, что передо мной первый заместитель Гениалиссимуса по БЕЗО, Главный Маршал Москорепа, пятижды Герой Москорепа, Герой Коммунистического труда Берий Ильич Взрослый. Берий Ильич обнял меня, как родного, похлопал по плечу, сказал: "Так это вы!" - и, повернувшись к Дзержину Гавриловичу, спросил, как идет подготовка к моему юбилею. Дзержин доложил, что подготовка идет полным ходом, трудящиеся вступают в соревнование, берут на себя повышенные обязательства, а Редакционная Комиссия готова выпустить массовым тиражом мою книгу, но...
- Вот об этом "но" мы сейчас и поговорим, - перебил маршал.
Он усадил меня в кожаное кресло, сам сел в другое, а Дзержин устроился на диване. Прежде всего маршал поинтересовался моим самочувствием и спросил меня, как мне здесь нравится.
Я еще раз осмотрелся и сказал, что, в общем-то, нравится, помещение красивое и просторное.
- Нет, сказал Берий Ильич, - я спрашиваю не о помещении, а вообще как вам нравится у нас в Москорепе?
- И вообще, сказал я, - ничего, нравится. Очень интересно.
- И погода нравится?
- Да, нравится. Замечательная коммунистическая погода. Солнышко светит, и ни одного облачка.
- Ну да, согласился он. - Лето неплохое. Но облачные периоды, к сожалению, тоже бывают. Мы с ними боремся, но не всегда успешно. Иногда они бывают слишком даже затяжные. Впрочем, без облаков тоже плохо. Жарко. Как вы думаете?
Я сказал, что да, думаю, что довольно жарко.
- Да-да, сказал он, - да, жарковато. Лето для нашего климатического пояса не очень обычное. Конечно, гораздо приятнее, когда солнце светит, но не слепит, греет, но не печет. И растут финиковые пальмы, и девушки в коротких теннисных юбочках кушают пломбир и смотрят на вас влюбленно. Не так ли? спросил он и посмотрел на меня так, будто заглянул в самую душу.
Мне показалось, что я сразу вспотел. Боже мой! Да что же это происходит? Откуда они узнали про мой сон? Ведь я о нем никому не рассказывал, даже Искре. Неужели они при их отсталой технике даже сны умеют подсматривать?
- Кое-что мы все же умеем, - усмехнулся маршал, показав мне тем самым, что способен не только подсматривать сны, но и читать мысли.
- И книги читать умеем, - подхватил Дзержин, - чем и вовсе поверг меня в изумление.
Откровенно говоря, от всего этого мне стало немножко не по себе.
- Конечно, - продолжал маршал, - в реальной жизни не все бывает так, как во сне, не все так легко удается. И коммунизм наш получился не совсем такой, как мы планировали. Маркс нас немного подвел. Ошибся.
- Всего на две стадии, - вмешался Дзержин. Надо отметить, что он чувствовал себя в присутствии маршала совершенно раскованно.
- Ну да, - сказал маршал, - на две. В масштабе всемирной истории это не очень существенно, но для нас ощутимо. Ошибка Маркса состоит в том, что он обещал полное обнищание трудящихся при капитализме, а оно наступило...
- Наступает, - поправил Дзержин.
- А оно наступило, - повторил маршал сердито, - при коммунизме. И конечно, человеку с юмористическим складом ума все это, может быть, даже смешно. У нас есть над чем посмеяться. И над короткими штанами, и над газетой, которая издается в виде рулона, и над нехваткой первичного продукта. Но хорошо ли смеяться над нищими? А? Хорошо?
- Нехорошо, признал я и очень смутился. Но я же смеялся только мысленно.
- Да не только! - возразил Дзержин и покрутил головой.
- Нет, не только, - подхватил маршал и посмотрел на меня пристально.
- Вот я. Классик Никитич, хотел с вами поговорить об искусстве. Это очень интересная и безграничная тема. Что такое искусство, для чего оно существует, откуда в нем такая странная и непонятная сила, этого ведь, по существу, никто не знает. Вот вы, насколько я себе представляю, считаете, что искусство является всего лишь отражением жизни. Не так ли?
- Ну да, - сказал я. - В общем-то, примерно так и считаю.
- А это совершенно неправильно! - вскричал маршал и, вскочив с кресла, забегал по комнате, как молодой. - Классик Никитич, я вам вот что хочу сказать. Послушайте меня внимательно. Ваша точка зрения совершенно ошибочна. Искусство не отражает жизнь, а преображает. - Он даже сделал руками весьма энергичные движения, как бы пытаясь изобразить ими преображающую силу искусства. - Вы понимаете, - повторил он взволнованно, - преображает. И даже больше того, не искусство отражает жизнь, а жизнь отражает искусство. Вы вот смеетесь над нашими убеждениями...
- Что вы. Господь с вами, - сказал я поспешно. - Я бы никогда не посмел.
- Ладно, ладно, - поморщился маршал. - Вы все никак не можете понять, что нам о вас известно гораздо больше, чем вы могли бы себе представить. Но дело даже не в том, что именно мы знаем о вас. Наши знания обо всем гораздо глубже и обширней, чем были доступны людям ваших времен. И нам совершенно точно известно, что первичное вторично, а вторичное первично.
- Ну это уж совсем чепуха, - сказал я неожиданно для себя самого. - Это какая-то метафизика, гегельянство и кантианство. На самом деле первичное первично, а вторичное вторично.
Вот сколько меня жизнь ни учила, а язык за зубами держать не научила. Сколько раз внушали мне умные люди элементарное: пришло тебе что-нибудь в голову - не ляпай сразу. Подумай, стоит ли твоя мысль того, чтобы ее сразу выкладывать. Мое незрелое высказывание подействовало на маршала и Дзержина самым решительным и, может быть, даже зловещим для меня образом.
Берий Ильич, ни слова не говоря, вернулся на место, сел и стал смотреть куда-то мимо меня. Дзержин смотрел на маршала. Оба они молчали, и молчание это тянулось довольно долго. Потом маршал провел рукой по лицу, как бы снимая усталость, и сказал тихо:
- Классик Никитич, вопрос о том, что первично и что вторично, обсуждению не подлежит. Первичное вторично, а вторичное первично. Вы можете сослаться на Маркса и на тех, кто вас в свое время учил, что материя первична, а сознание вторично, но эти же ваши учителя сами себе противоречили. Требовали от людей сознательности, а от материального вознаграждения уклонялись. Теория противоречила практике. А у нас полное соответствие. Но давайте лучше поговорим о чем-нибудь более интересном.
Например, о вашем романе. Недавно я его еще раз прочел от корки до корки. Ну что вам сказать? Интересная работа. В вашем творчестве даже, я бы сказал, какой-то новый этап, к которому вы вряд ли перешли бы в Якутии.
Он опять посмотрел мне в душу, и мне опять стало не по себе. Вдруг он засмеялся и стал говорить в более теплом тоне:
- Вообще-то, я вам уже об этом сказал, роман довольно-таки злой. Вы как бы берете шило и колете в самое больное место. Но фантазия богатая. Читать, во всяком случае, нескучно. Честно говоря, я много смеялся, а иногда даже и плакал. Да, там вообще так, я бы сказал, смех сквозь слезы.
- Да, - поддержал его Дзержин, - эта вещь написана не просто для смеху.
- Да-да, - согласился маршал, - вещь серьезней, чем кажется с первого взгляда. Хотя надо сказать, что описанием теневых сторон жизни вы, может быть, злоупотребляете, смакуете их, наслаждаетесь ими.
- И много натурализма, - заметил Дзержин.
- Да, - сказал маршал, - по части натурализма перебор некоторый есть. Например, когда я читаю про эту вегетарианскую свинину, мне самому хочется вырвать, как это случилось с вашим героем.
- Помилуйте, - перебил я его. - Это не с героем случилось. Это со мной лично случилось. Я этого нигде не описывал, это, может быть, ваши агенты подсмотрели.
- Ну не надо, - поморщился маршал, - не надо нам сказки рассказывать. Вы же неглупый человек и видите, что мы про вас все знаем. А вот, скажем, когда вы сон описываете, это дело совсем другое. Я даже удивился. Оказывается, вы умеете изображать и хорошее. Я когда читал про то, как там солнце все время светит, пальмы растут, птички поют и девушки ходят в теннисных юбочках... Когда я дошел до описания этого сна (а там сначала не понятно, что это сон), я подумал: ну вот, вот! Умеет же, сукин сын! И я ожидал, что дальше все будет в этом же духе. И только я разогнался, а тут снова-здорово, свинина вегетарианская. Тьфу! - он сплюнул и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.
- И вообще, что это вы эту свинину забыть не можете? Мы же вам дали все. Вам и яичницу подают, и ветчину, и паштеты, и икру всякую. Чего вам еще не хватает? Кофе? Ну мы же не знали, что вы такой заядлый кофейник. Пожалуйста, будет вам кофе, какой хотите. Кстати, можем заказать и сейчас. Вы какой предпочитаете?
- Турецкий, - сказал я в полной уверенности, что они о таком даже не слышали. Маршал хлопнул в ладоши, и в дверях немедленно возникла секретарша.
- Три кофе! - сказал ей маршал. - Ему турецкий, мне капучино...
- А мне кукурузный, - скромно сказал Дзержин.
Секретарша вышла и в ту же секунду вернулась с подносом. И я получил настоящий турецкий кофе. Может быть, я по нему так соскучился, но мне показалось, что я никогда в жизни не пил кофе вкуснее.
Я набрался наглости и спросил маршала, к какой категории потребностей он относится.
- Я об этом как-то давно не думал, - сказал он. - По-моему, я вообще вне потребностей. Но вернемся, однако, к вашему сну. Если уж вам приснилась такая прекрасная жизнь, почему бы вам не развить это дальше? Слушайте, ведь на самом- то деле мы все живем иллюзиями. Сон первичен, а жизнь вторична, и это легко доказуемо Ну вот посмотрите. Иной раз нам снится что-нибудь неприятное, но мы не всегда хотим при этом проснуться. А когда неприятное происходит в жизни, нам всегда хочется заснуть. И это правильно. Потому что сон гораздо богаче жизни. Во сне мы едим, что хотим, имеем тех женщин, которых хотим, во сне мы умираем и воскресаем, но в жизни нам удается только первая половина.
Тут влетела взволнованная секретарша и сказала маршалу что-то на ухо. Берий Ильич тоже заволновался, вскочил на ноги, схватил трубку красного телефона.
- Да, - сказал он. - Взрослый на проводе. Так точно! Слушаюсь! Сейчас будем. Он положил трубку и повернулся ко мне очень возбужденный.
- Нас вызывает Горизонт Тимофеевич.
- Кто? - удивился я. Он удивился еще больше.
- Вы что, до сих пор не знаете, кто такой Горизонт Тимофеевич? - И посмотрел на Дзержина. Дзержин посмотрел на меня. Я пожал плечами. - Горизонт Тимофеевич Разин, - объяснил маршал, все еще волнуясь, - является председателем Редакционной Комиссии и, по существу, можно даже сказать и так, наместником Гениалиссимуса на Земле. Слушайте, вы уж, пожалуйста, с ним не спорьте. Что он будет предлагать, на все соглашайтесь. В крайнем случае потом мы что-нибудь отобьем. А ну-ка, я на вас посмотрю Вид у вас, конечно, так себе. Ну, да ладно. Поправьте воротничок и пойдем. А ты подожди нас здесь, - сказал он Дзержину.
Главная