Я передал наш диалог с Эдисоном Ксенофонтовичем как длившийся беспрерывно и на одном месте. На самом деле, пока он продолжался, юного террориста по моей настойчивой просьбе сняли со столба, завернули в простыни и унесли. А мы с профессором покинули лабораторию и приблизились к его кабинету, который, впрочем, тоже оказался отдельной лабораторией, охранявшейся снаружи целым взводом автоматчиков БЕЗО.
Внутри же никого не было, если не считать некого странного существа, которое у раковины мыло и протирало разные колбочки и пробирки.
Существо это, не имевшее на себе ничего, кроме подобия набедренной повязки, было, пожалуй, женского пола, о чем свидетельствовали его вялые груди, но в то же время для женщины оно было каким-то слишком уж бесформенным и безвозрастным.
Работая медленно и вяло, существо не обратило на нас никакого внимания и продолжало свою деятельность, заунывно напевая старую песенку: "Молода я, молода, да плохо одета. Никто замуж не берет девушку за это".
- Ну что, Супик, - спросил профессор, - все вымыл и протер?
- Да, - сказало существо, - все сделал.
- Willst du schlafen15? - спросил профессор по-немецки.
-Ja16, - ответило существо, нисколько не удивляясь.
- He хочешь немножко побегать или чего-нибудь почитать? - спросил Эдисон Ксенофонтович.
- Нет, не хочу, - ответило существо. - Только спать.
- Ну пойди поспи, - разрешил профессор, и существо, кинув полотенце в угол, немедленно вышло.
- Что это у этой тети какое-то странное имя - Супик? - спросил я.
Профессор охотно ответил, что Супик - это ласкательное от полного имени Супер. И это не женщина, не мужчина, но и не гермафродит.
- А кто же? - спросил я.
- Это отредактированный супермен, - сказал профессор.
Я, конечно, не понял. Тогда он выдвинул ящик своего письменного стола, порылся там и извлек фотографию. Это была фотография мощного голого мужчины, который, вероятно, много занимался культуризмом. Мышцы распирали кожу, и вообще во всем облике мужчины чувствовалась большая сила и большой запас жизненной энергии.
- Узнаете? - спросил профессор.
- Нет, - сказал я решительно. - Не узнаю.
- Это Супик до редактуры.
С грустной улыбкой он рассказал мне печальнейшую историю. Супик был первым настоящим успехом профессора на пути создания универсального человека. Это был идеально сложенный и гармонически развитый человек. Он одинаково хорошо был приспособлен и к физическому, и к интеллектуальному труду. Он в уме моментально производил самые сложные математические вычисления. Он писал потрясающие стихи и сочинял гениальную музыку, а его картины были немедленно раскуплены лучшими музеями Третьего Кольца. Он показывал чудеса в спорте, выжимал штангу в четыреста килограммов, стометровку пробегал за 8,8 секунды и на ринге легко побеждал всех мировых тяжеловесов, правда, только по очкам. При всех своих достоинствах он обладал лишь одним недостатком - был слишком добр. И поэтому, отбивая удары, только слегка касался противника, боясь причинить ему боль.
- Ну и что же случилось с вашим добрейшим Супиком? - спросил я, крайне заинтригованный.
Профессору явно не хотелось рассказывать, но раз уж начал, так начал.
Всякие научные и иные достижения в Москорепе могут быть признаны только после утверждения их Редакционной Комиссией, которой Эдисон Ксенофонтович и предъявил свое создание.
Супик вышел перед ними, поднял штангу с рекордным весом, отремонтировал поломанные часы одного из членов комиссии, выбил из пистолета сто очков из ста возможных, доказал теорему Гаусса, сыграл на рояле "Аппассионату" Бетховена, прочел по-древнегречески отрывок из "Илиады" и по-немецки весь текст Коммунистического Манифеста. А собственным стихам Супика члены Комиссии, все, кроме председателя, аплодировали стоя.
- А председатель? - спросил я.
Оказывается, председатель в это время спал. Он даже не слышал, когда остальные члены Комиссии поздравляли Эдисона Ксенофонтовича и его создание. Они щупали Супика, щекотали, хлопали по плечу, задавали ему "на засыпку" самые каверзные вопросы, он, разумеется, отвечал на них без запинки и без ошибок.
Потом началось обсуждение. Кто-то сказал, что Супик выглядит почти идеально, но уши слишком оттопырены и хорошо бы их слегка подогнуть. Были замечания по поводу формы носа и разреза глаз. Один из членов комиссии, узнав, что Супик потребляет много пищи, предложил сделать ему операцию и урезать желудок. В это время как раз председатель проснулся и обратил внимание, что наружные органы Супика слишком уж выделяются.
- А это вафем? - спросил он.
Эдисон Ксенофонтович растерялся, стал объяснять, что, мол, как же, это, ясное дело, для продолжения рода.
- А зафем его продолвать? - сказал председатель. - Не надо. Пуфть один будет. Только он долвен быть прилифный, фтоб его детям мовно было покавывать.
- И вы не возражали? - спросил я, потрясенный.
- Еще как возражал! Я писал жалобы, объяснения, собирал подписи наших ученых, обивал пороги разных инстанций, в конце концов связался лично с Гениалиссимусом.
- И он не захотел вам помочь?
- Видите ли, - сказал Эдисон Ксенофонтович, - Гениалиссимус обладает огромной властью, но, когда дело доходит до Редакционной Комиссии, тут даже и он почти бессилен. Он сделал все, что мог, а потом позвонил мне и сказал, что надо уступить им хотя бы немного. Уступить малое, чтобы сохранить основное. У меня не было выхода...
- И вы кастрировали своего несчастного Супика? - спросил я в ужасе.
- Ну да, - грустно кивнул профессор. - Именно кастрировал. Ну что вам сказать? Конечно, в нем что-то осталось. Он такой добросовестный. И посуду моет, и полы подметает, и белье стирает. А все остальное ушло. Но зато умеет петь женским голосом.
Главная