...Кого, собственно говоря, назовем мы тушинцем? Всякого побывавшего в Тушине - скажут нам. Но Тушино местопребывание того, кто собою хотел доказать наличность расстриги, погибшего в Москве 17 мая 1606 года. Личность "тушинского вора" для нас совершенно не ясна. Мы знаем только одно, что он "вор" и вовсе не тот расстрига, которым желает казаться, но кто он и доныне не доказано. "Едва ли не жид", - произнес Соловьев. Но если стать на точку зрения современников смуты XVII века, заинтересованных появлением "вора", окруженного польско-литовской свитой, то придется разобраться в побуждениях, привлекавших того или другого показываться в Тушине и тем заслужить огульное прозвание "тушинца".
"Перелеты" в Тушино могли быть вызваны различными побуждениями. Первое и самое низменное побуждение - воровское, то есть желание мутить и продолжать под новою вывескою прежнее шатание, прежнюю измену.
Но должны тут быть и другие, которые, сознавая гибель расстриги и всего его дела, не могли мириться с торжеством Шуйского и готовы были заведомо поддерживать "вора", лишь бы погубить Шуйского.
Наконец, следует допустить и наличность таких лиц, которые желали вполне искренно проверить собственными глазами, что это за появившаяся личность, к которому передалась Марина? Ведь она прижила от него ребенка, если только этот ребенок не зачат в первые дни ее брака с расстригой...
Наличность таких "любознателей" несомненна, и нельзя таковых, добросовестно желающих удостовериться в подлинности царика, причислять к типу "тушинцев-воров".
избран ли был Шуйский. И вот глава такой сильной, сплоченной народной семьи, притом с выдающимися свойствами ума проницательного и с могучею силою воли, является в таборе тушинском в минуту грозную, когда Москву с ее выкрикнутым царем теснят отовсюду,..
Разве можно сопоставить дипломатический дар Филарета с таковым же "тушинского царика", или кого-либо из его присных? В Тушине не только сознают силу Романова, но они в ней нуждаются, а потому "плен" Филарета скорее плен самого царика, очутившегося в крайне трудном положении. Ведь скрыть уже нельзя, что он не расстрига, а обманщик! Это удовлетворение Филарет лично получил, и из-за него одного стоило попасть в Тушино. Он, кроме того, сближается и самолично узнает всю обстановку; он видит тех "перелетов", которые находятся там ради различных причин и поводов. Между ними и единомышленники самого Филарета. Могли быть и такие, для которых сам он мог служить руководителем, другими словами-они могли быть и его агентами. Ведь сила царика (то есть вернее и единственно сила носимого им имени) так велика, что она опаснее для московского правительства всего другого. Следовательно, на первом плане борьба с ним, с "вором", с воплощением обновленного Димитрия, которого не остановило в его грозном нашествии воплощение Димитрия-младенца, привезенного в Москву! Одно уничтожило другое, но в то же время терзало страну и создавало невозможное положение. Два правительства утверждали одновременно противоположное друг другу, потому что оба являлись они воровскими, обманными... Быть "тушинцем" едва ли менее почетно, чем быть "Шуйского похлебцем". Филарет сознавать должен всю выгоду своего положения. К тому же ему оказан обязательный, неизбежный почет в Тушине: его голос и опора нужны обоим правительствам... Следовательно, его расчет все сделать для разрушения того и другого, для недопущения всякого русского кандидата, и для этого ему прежде всего нужно выиграть время. Он его и выигрывает в Тушине, в своем кажущемся плену...
Понятен вопрос, как же Филарет, столь много обязанный расстриге, явился в Углич за телом убитого младенца и он же в Тушине уживается с "вором"? Но прежде всего священный сан митрополита не есть еще признак его "святости", тем более когда монашество Федора Никитича Романова было подневольное, и он всего менее готовил себя на святительскую кафедру. Но и в деле поездки Филарета в Углич в 1606 году далеко не все ясно. Так, недавно еще обращено было внимание на те сложные дни "междуцарствия", последовавшие тотчас по убиении расстриги, когда не было царя и было "три патриарха", когда выдвигался Филарет. Тогда Иов был в Старице, Игнатий в Москве и... третий неизбежный, взамен двух первых. Этим третьим для большинства был Гермоген Казанский, для иных же должен быть Филарет Ростовский... Но он был лишь в продолжение нескольких часов. Итак, одновременно обилие патриархов и отсутствие царя, а затем воцарение Шуйского "спешне".
Налицо переворот: убит человек, носивший царское звание, и впервые совершилось такое убийство. Но раз, что подобный факт был налицо, то обаяние и неприкосновенность верховной власти, как залог будущего, повелительно требовали строгого ограждения. Убитый в 1606 году и к тому же сильно заподозренный никак не может быть Димитрием. "Теперь это не мой сын", - говорила мать. Убитый же в Угличе невинный святой младенец не мог бесследно исчезнуть, ибо он жил и был, несомненно, невинно убит, и этот младенец воистину страстотерпец. Он неизбежно и должен объявиться Димитрием, истинным царевичем, одним из тех, кому по "непреложному обещанию" даруется царство небесное; - тем царевичем, перед которым совесть народная чувствовала свою виновность, почтить которого являлось неизбежною и истинною потребностью. Следовательно, и святость мощей, и имя Димитрия - неприкосновенны! В то же время на первом месте была забота высшего разряда: она неминуемо должна была в это страшное время занять сильные умы; она обязательно требовала немедленного "оглашения" царевича угличского, как и требовала в то же время немедленного признания "воровства" только что убитого правителя. Дело шло не только о переживаемых современниками днях, но и о будущем... Конечно, здесь многое затемнено, но ведь перед нами живые, страстные, суровые, греховные люди... Да и времени терять было нельзя. Патриаршество Филарета не утвердилось; быть хозяином положения ему еще не довелось. Тогда-то он быстро появляется в положении, когда-то занятом самим Шуйским, посланным в 1591 году Годуновым в Углич, оттуда и возвратился тот, тогда же хранителем угличской тайны.
Теперь "выкрикнутый" царь (в ушах которого еще звучать должны все вопли и стоны той страной ночной резни, что им лично руководилась) спешит направить в Углич... Кого же? Филарета Никитича Романова, в Москве ему неудобного, недопущенного им до патриаршества! Но Филарет едет в Углич не один, а со спутниками и не случайными. Возвращающийся из Углича Филарет тем самым приобретает новое сильное положение "нового" хранителя угличской тайны. Он этим воспользуется получше Шуйского, не повторяя его ошибок, ибо не обладает его слабостями; у него натура совсем иная; сильная, властная особо одаренная... Спутники Филарета: Воротынский-свойственник Романовым (дочь Ивана Николаевича Каши-Романова была за князем Воротынским, а мать ее княжна Масальская), а П. Н. Шереметев был одним из определеннейших врагов Шуйского, как и шурин его, защитник Сергиевой лавры князь Долгорукий-Роща, Подобно тому, как Годунов послал в 1591 году врагов своих в Углич (кроме Клешнина), так повторилось в первые часы по воцарении Шуйского в 1606 году.
Главная