- Читальный зал был, но, знаете, пешком на пятый этаж не очень-то походишь. Учащихся было мало, ходили в основном люди пожилого возраста. За коммунистической прессой бегали, но, в общем, читальный зал посещали мало. А вот что посещалось - это отдел выдачи на дом. Вскоре мы совершенно неожиданно стали получать новую беллетристику. В этом нам помогли бывшие руководители Неофилологического института, в частности Захар Гринберг, очень милый человек. Он был командирован в Германию заведовать комиссией по закупке книг за границей и стал присылать нам новые французские, немецкие и английские романы. К нам начали приходить архитекторы, медики, профессора. Помню, приходил сам Ганнушкин, поднимался на пятый этаж, потому что был заинтересован в новой литературе. "Международной книги" тогда не было, и только один пункт, через который можно было получить нужную книгу, - это была наша библиотека. Из архитекторов помню Сергея Чернышева. Я его потом встречала, и он говорил, что наша библиотека просто открывала ему мир. Через нас он выписывал из-за границы архитектурные журналы. Жолтовский и Щусев тоже выписывали. Щусев был наиболее активный наш заказчик. Братья Веснины к нам приходили. Потом пошли математики: Люстерник, Лаврентьев, Лузин, Тумаркин; сын Гливенко, Валерий Иванович, тоже математик, был нашим постоянным читателем. Возможно, что он-то и привел их всех. Потом пошли искусствоведы, литературоведы: Виктор Никитич Лазарев, Евгений Львович Ланн, Борис Александрович Грифцов, Иван Александрович Кашкин, Лозинский, Кельин, Павел Григорьевич Антокольский и многие другие. Кашкин, Грифцов, Лозинский, Кельин стали нашими консультантами, а в дальнейшем, в 1930 году, ими же в нашей библиотеке было организовано бюро переводов. Михаил Александрович Зенкевич даже жил в 1922 - 1923 годах у нас в библиотеке на Денежном, мы его приютили в Москве.
Но вернемся к событиям в самой библиотеке. 1924 год. Умер Ленин. В понедельник после похорон Ленина, вечером, я сижу, судорожно переписываю книги, холод в квартире ужасный, руки все синие. Вдруг стук в дверь - и в комнату входит целая комиссия. Среди них управляющий делами Наркомпроса и Анатолий Васильевич Луначарский. Он осмотрел квартиру, она ему понравилась. "Хорошо, я ее беру", - говорит. Нужно сказать, что на меня они не обратили никакого внимания. У меня страшно забилось сердце, я очень испугалась, предчувствуя что-то недоброе. И действительно, через два дня меня вызывает Федор Николаевич Петров и говорит: "Милая моя, должен вам сказать неприятную вещь: квартиру библиотечную отдают Анатолию Васильевичу Луначарскому. Ничего не сделаешь. Мы вам поможем, передадим две комнаты в помещении ГАХНа". Это Государственная Академия художественных наук, которая в то время помещалась на Кропоткинской, угол Большого Левшинского переулка, сейчас там, по-моему, музыкальная школа. Когда я посмотрела это помещение, то поняла, что переезд будет равносилен закрытию библиотеки. В двух малюсеньких комнатках просто нельзя было поставить те книги, которые на стеллажах стояли у нас на пятом этаже. Что было делать? Я получила письменное распоряжение о том, что 12 февраля должна освободить помещение в Денежном, что прибудут телеги для перевозки книг. В тот день я решила закрыть библиотеку, а самой уйти в Наркомпрос. Ко мне первым делом с вопросом: "А как же книги?" Я говорю: "Я не могу это сделать, это равносильно закрытию библиотеки". Те: "Вы поймите, есть же распоряжение начальства, мы ничего сделать не можем". Я опять к Федору Николаевичу, но добиться отмены распоряжения не смогла, и через некоторое время приехали подводы, перевезли книги, сложили их штабелями, просто завалили обе комнаты книгами в пачках. С разрешения Федора Николаевича мы их не распаковывали, потому что их просто некуда было ставить. И стали ждать.
- А у вас не было мысли к самому Луначарскому обратиться? Ведь все-таки он много спасал культурных ценностей, а тут сам выступил как бы в роли разрушителя.
- Нет. Я боялась. Кто-то из моих архитекторов сообщил Е. К. Малиновской, которая в то время была, кажется, директором Большого театра и одновременно крупным партийным функционером. Она это дело приостановила. Знаю, что у Луначарского были неприятности, а у меня - февраль, март, апрель - полное молчание. Я сидела в Денежном, жила там (библиотека, конечно, была закрыта, так как книг не было) и выжидала. Где-то в начале апреля вышло решение предоставить нам помещение в Историческом музее, помещение Музея восточных культур, который начал организовывать там профессор Авдиев. Потом мы с ним стали большими друзьями, но тогда были лютыми врагами, потому что я, въезжая в Исторический музей со своей библиотекой, якобы уничтожала его музей.
- И это все для того, чтобы Анатолий Васильевич получил квартиру в пять комнат? Ай-яй-яй! Не думал, что он на такие вещи способен...
- Ну вот, мы переехали в Исторический музей. Я была страшно довольна, потому что месторасположение музея такое, что библиотека получила совсем другое звучание. Начался следующий период развития Библиотеки иностранной литературы.