МОСКВА - ГОРОД, КОТОРЫЙ ВЫ НЕ УВИДЕТЕ ЗАВТРА

Никогда прежде столица не изменялась так сильно за такое короткое время

У меня нет претензий к нынешнему супербазару Выставочного центра. В конце концов, это не что иное, как реализация представлений советского человека о рае: сколько угодно джинсов, дубленок, японских двухкассетников и баночного пива, с каждого угла пахнет шашлыком, а кругом колонны, арки, каменные фигуры и прочая красота... Пусть так и будет. Лить бы хватило вырученных денег подкрашивать вовремя золотых девушек, ремонтировать колонны и резные порталы, вставлять вовремя стекла в гигантские павильонные окна. Потому что когда-нибудь, когда, наконец, мы накупим джинсов и электроники до полного удовлетворения и снова в рабочее время большая часть народа будет работать, а не бродить от лотка к лотку, я урву день - и приду на пустую зимнюю Выставку. Увижу пустое белое пространство, полюбуюсь знакомыми, нестареющими золотыми девицами, поплетусь от деревянной резьбы «Культуры» к сводам «Транспорта», выйду к заснеженному пруду... И проведу день в двойной экспозиции и счастливом одиночестве. Это лучшая Москва - та, которая хотя бы иногда пустует. Ее становится меньше с каждым годом, новая быстрая жизнь не дает перерывов, но иногда все же можно застать город, оставшийся наедине с самим собой) - нужно только знать места, где хотя бы иногда бывает тихо.

Ранней осенью, с шелестом шагая по еще не пожухлым листьям, на все воскресенье стоит уйти в Замоскворечье. Здесь надо миновать центральные улицы - Пятницкую с ее длинными лабазами, наконец снова использующимися по назначению, под бесчисленные «эксклюзивные обуви» и «кухни из Европы»; Большую Ордынку с роскошным, в вечном панцире синей керамической плитки жилым модерном начала века, особняками первогильдейных, занятыми африканскими посольствами, и притаившимися монстрами сталинских министерств; Якиманку, в будни наглухо забитую автомобильными тромбами, а в воскресенье тоскливо пустынную и нелепо широкую меж старых дворцов и быстро стареющих многоэтажных новостроек... И погрузиться в классические, выживающие во всех реконструкциях переулки, в ту истинную Москву, где не было ни гроша, да вдруг алтын, где на всякого мудреца довольно простоты, где после грозы оставался дух купеческий, когда и купцов вовсе не оставалось.

Тихо здесь в воскресенье. Дом с мезонином стыдливо прячет почерневший сруб, проглядывающий сквозь прореху в штукатурке... Двор зарастает травой, сохнет старая липа, вдоль давно снесенного забора торчат из сухой земли обломки сирени... За только что поставленной церковной оградой, позади обновленного красивыми финскими красками храма, лежат поваленные на священнические могилы каменные растрескавшиеся кресты... Двухэтажный фасад с полуколоннами и несколотой четвертью герба открывает небо в пустых окнах - крыши нет, а внутренности все выломаны «под реставрацию»...

А позади уже ползет вверх по мачте крана «элитный жилой дом», краснеет высококачественный кирпич, выпирают эркеры и лоджии, и просвечивает скелет будущего стеклянного «карандаша» над еще не положенной крышей. Прямые наследники по купеческой линии бывших аборигенов заселяют свой любимый район. Где-то подновят и будут наслаждаться «настоящим замоскворецким стилем», а где-то, ничего не попишешь, врежутся и своим собственным, «новым московским». И надо всей этой жизнью после смерти вновь сияют благословением бесчисленные купола - свежая позолота по новейшей западной высокой технологии.

Что ж, все идет так, как должно, способное жить возвращается к жизни. Нету старого Замоскворечья — ну пусть хоть новое будет.

Вот ведь и старой Тверской не было давным-давно, и Тверской-Ямской — а новая понемногу, незаметно выросла, утвердилась и даже слегка облинять успела, как положено уважаемой улице. А куда же Горького делась?! Нету ее.

Нету старой академической гостиницы на углу Большой Грузинской, ведомственного клоповника для приезжих кандидатов наук. И старого ресторана «Якорь», когда-то единственного - не может быть! — рыбного в Москве, тоже нету. Пятизвездный «Палас» там. Вокруг грязь, бесконечная стройка, а он гордо сияет своими звездами и галунами на пелеринах швейцаров... Нету памятного мне дома на углу Тверской и Фучика (вот оно, пересечение времен), в доме том прошло мое детство, в его подъезд послал я своего «Невозвращенца» - но нету дома, и достраивается на его месте что-то турецко-высотно-офисное... Нету развалюх с пыльными окнами, окна сияют евроремонтом, в витринах первого этажа сплошь именитая одежда, и растяжка над мостовой предлагает «квартиры в этом доме»... А над Пушкинской светятся небесными знамениями Daewoo и Martini, и Coca-Cola мигает над ротондой, на которой когда-то стояла каменная спортсменка по прозвищу «последняя девственница»... И новая Тверская живет уже привычной новой жизнью, и лишь тем, кто, как я, помнит ее до развода с Горьким, видятся сквозь слепящие рекламные сполохи тени других времен, сумрачных и строгих.

Никогда больше не подберет последний троллейбус ночного арбатского прохожего, и некогда любимую шашлычную «Риони» не сразу найдешь среди множества заведений новодельного московского Монмартра.

На Тишинке торгуют всем, что только может вообразить даже самый опытный в путешествиях по мировым супермаркетам покупатель, - да где же дощатые комисснонки-барахолки, суровые татары-старьевщики, знаменитые тишин-ские тряпки, среди которых можно было найти и энкавэдэшный габардиновый макинтош, и ленд-лизовский американский кожаный реглан? Нет той Тишинки. Кончилась.

И Сретенки той, с кинотеатром «Урал», с глухими провинциальными дворами в забытых Богом и властью переулках - Даев переулок, Последний переулок, названия-то какие! — больше нету. Строится новая, чистенькая.

И нет дощатой забегаловки «Красный мак» на углу Столешникова и Петровки, а стоят там шикарный Marriott Hotel и маленькая часовня на пятачке брусчатки. Не жалко забегаловки, бог с нею. Но как же так получается, что не только время мое уходит, но и место? Сколько там всего было, в «Красном маке», - и ничего нет. «Мак, мак... дурак!» — когда-то кричали игравшие в классики девчонки из нашего пятого «А».

Время и место обязательно зависят друг от друга. Время по-разному идет в разных местах, в Москве оно всегда - по крайней мере на моей памяти - сильно обгоняло и обгоняет время периферийное, провинциальное. Но никогда прежде обратное влияние не было здесь таким очевидным, никогда еще место не менялось так сильно за такое короткое время. И чем быстрее наступает городское будущее, тем крупнее, словно в обратной перспективе, видится прошлое, его мелкие детали, совсем, казалось, забытые. Проносятся запахи. Они - самое прочное. Сырого дерева от бревенчатых домов на Второй и Третьей Тверских-Ямских... Керосина на Миусах от давно закрытой будки с железной дверью и просвечивающей из-под побелки вывеской «Москательные товары»... Невидимых цветов из таинственного сада за высоким глухим забором в переулке между Кропоткинской и Метростроевской - какая же из них теперь Пречистенка, а какая Остоженка? Сразу и не скажешь, задумаешься... Хлорки и болота от пара над бассейном «Москва»... Конфет от «Красного Октября» на острове позади «дома на набережной» - каково там) в этом душном запахе, теперь стоять железному Петру?..

Гари в воздухе, перелетающем от «Мосэнерго» через реку к «России», только что выстроенной и самой роскошной московской гостинице, - говорят, теперь сносить будут...

|| Оглавление || 1 || 2 || 3 ||