Наша семья жила крайне бедно, каждая копейка на учете, но отец выписывал "Московскую правду", а на стене висела радиотарелка из черной плотной бумаги. Отец работал главным бухгалтером 1-го троллейбусного парка у станции метро "Сокол", мать часто меняла место работы. У нее на руках было двое детей.
С продуктами были постоянные перебои. У продовольственных магазинов стояли огромные хвосты очередей. Люди стояли сутками. Активисты чернильным карандашом мусолили на ладони номер. Признавалась только живая очередь и никаких "я здесь стоял". Каждые три-четыре часа очередь проверялась, опоздавший автоматически выбывал. Чтобы купить про запас продуктов (а они продавались в строго ограниченном количестве в одни руки) в очередь записывали детей. Приходилось ночью поднимать детей и вести их в Покровско-Стрешнево. Им, сонным, писали на ладошке чернильный номер и вели обратно досыпать. К нам часто приезжали родственники из Подмосковья купить бутылку подсолнечного масла или полкило сахару, там этих продуктов в продаже не было.
Это утро я запомнил в мельчайших деталях. Сколько бы у меня ни было потом горьких дней или счастливых часов, сколько бы раз ни пришлось быть в полшаге от смерти (да и сколько десятилетий прошло с тех пор!) день начала войны помню так, словно все было вчера.
Отец в трусах сидит у мольберта, копирует "Московский дворик". От усердия он высовывает язык. Мать хлопочет у керосинки. Когда по радио объявили, что сейчас выступит Молотов, отец изменился в лице и произнес одно слово: "Война!" В нашу комнату на втором этаже спешно поднимались соседи, радио было только у нас. Не пришел только Семен Глебович, считавший всех людей нашего дома людьми второго сорта...
Молотов объявил о нападении на нашу страну Германии. Ряд городов немецкая авиация подвергла бомбежке. Зарыдала тетка Мария, уткнувшись в грудь сыну Петьке. Заревели женщины. Притихли дети.
- Раздавим как клопов! - с ненавистью в голосе громко крикнул туберкулезник Петька.
Клопы в нашем доме были настоящим бедствием. Каждое воскресенье их беспощадно били, травили в щелях керосином, но число и агрессивность их не ослабевала... Мой отец промолчал.
Взрослые стали обсуждать военную мощь Германии и сравнивать с нашей. Все сошлись мнением, что война будет тяжелой, но быстрой и окончится полным поражением немцев. Своими разговорами жильцы дома потеряли время и этим допустили непоправимую ошибку. Рядом с нашим домом, около башни имения княгини Шаховской, стоял небольшой магазинчик с нехитрыми товарами повседневного спроса, спичками, солью, хлебом. К нему, как только кто-то крикнул "война", бросились жители поселка. Через полчаса-час полки были пусты, В магазине скупили все, до последней коробки спичек. Нам не осталось ничего.
Через несколько дней пришел домоуправ и приказал вырыть бомбоубежище. Мой отец с другими мужчинами вырыли яму, накрыли ее досками. Каждую ночь мы должны были залезать в эту яму. За колючим забором в большой сарай привозили и складывали отобранные у населения радиоприемники. Отбирали приемники для того, чтобы люди не знали правды о положении на фронте. А слухи были самые страшные.
Появились первые беженцы. Немцы наступали стремительно, люди бежали, не успев взять самых необходимых вещей. Из Москвы спешно эвакуировались еврейские семьи. По ночам немецкие самолеты разбрасывали листовки. В них писалось, что наши красноармейцы сдаются в плен тысячами, не желая защищать сталинско-еврейский режим. Власти сообщали о многочисленных расстрелах паникеров, диверсантов, дезертиров. Все продукты теперь выдавались по карточкам. Нам выдавались загородные карточки, по которым продуктов полагалось значительно меньше, чем жителю Москвы, хотя у нас никакого приусадебного участка не было.
Отца перевели на военное положение, домой он приходил крайне редко. Мать еле-еле сводила концы с концами. Никаких продовольственных запасов у нас не было, хлеба по карточкам давали мало, столько, чтобы не умереть с голоду.
Рядом с нами расположились зенитные орудия. В первую же ночь они дали залп по летевшим немецким самолетам, и наше неумело сооруженное бомбоубежище рассыпалось, придавив слегка кого-то из наших соседей. Вскоре мы привыкли к еженочным бомбежкам и не ходили в бомбоубежище. Теперь его сделали надежнее. Однако по домам ходили бойцы противовоздушной обороны и обязывали прятаться. Во время налетов на голову клали подушки, которые должны были предохранить нас от осколков разорвавшихся в небе зенитных снарядов. С подушкой на голове мы смотрели вверх и видели, как лучи прожекторов ловили немецкий самолет и не выпускали его из слепящего облака. Летчик менял курс, планировал вниз, но прожектора насмерть вцеплялись в бомбардировщика, давая возможность зенитчикам прицельно вести огонь.
Учитель Павлин Павлович прошел по домам и собрал своих учеников, приказав нам всем завтра утром явиться к школе со старыми ведрами или корзинками. Мы ходили по аллеям парка и с земли собирали осколки, которые сносили к школе. Большинство осколков были из цветного металла, а на некоторых имелись номера. В школе появился безрукий военрук. Нас учили бросать бутылки с горючей жидкостью в проходящие танки или автомашины противника. Здоровой рукой военрук бросил небольшую пробирку с такой горючей жидкостью в кирпичную стену. Разбитая пробирка полыхнула жутким пламенем. Мы восьми-девятилетние пацаны наглядно убедились в эффективности одной такой бутылки. Павлин Павлович сказал, что скоро каждому ученику такие бутылки будут выданы.
К каналу близко подойти было нельзя. Он считался особо важным объектом. От взрослых мы слышали, что тоннель под каналом минируется и в случае приближения немецких войск он будет взорван. Проезд из Москвы в Тушино через тоннель был ограничен и разрешался только по особым пропускам. На Волоколамском шоссе, почти напротив ворот больницы МПС, был установлен контрольно-пропускной пункт.
Москву объявили на военном положении. Вечером выходить из дома запрещалось. По улицам ходили патрули, которые могли застрелить прохожего, не назвавшего пароль. В каменной стене бывшего имения были пробиты амбразуры. У школы около шоссе забетонировали ДОТ. Взрослых заставляли копать окопы, ставить на дорогах противотанковые ежи, сваренные из кусков рельс. На заводах люди работали сутками. Все рабочие носили при себе противогазы, опасались применения газов немецкими летчиками.
Больница МПС превратилась в госпиталь. Раненым не хватало места на лестницах и в коридорах. Пока было тепло, тяжелораненые бойцы лежали на всей территории больницы. Павлин Павлович каждый день водил нас выступать перед тяжелоранеными красноармейцами. Он строго запретил брать у бойцов даже кусочек хлеба или сахара. Раненым самим нужно было больше кушать, а кормили их плохо.
Главная