На следующий день на тракторе включили мотор. Дрессировщикам пришлось снова силой загонять собак под днище. Голод, как известно, не тетка. Каждая проскочившая собака получала съестное. Самым сложным для собак оказалось пролезать под движущимся трактором. От страха они визжали, красноармейцы били их под зад, силой запихивали между гусеницами. Через несколько дней, услышав гул мотора, собаки безо всякой команды кидались под трактор...
Этих собак выучили взрывать вражеские танки. Им привязывали к спине взрывчатку, вели на передовую...
Немецкая авиация продолжала налеты на Москву. Вечером на канатах поднимались в небо огромные надутые аэростаты, на которые должны были наткнуться и упасть самолеты. Всю ночь били зенитки. Поселок Покровское-Глебово немцы не бомбили, но отдельные бомбы падали на мирных жителей. Рядом с нашим домом упала фугаска и разнесла вдребезги деревянный дом. В заболоченном месте, недалеко от железнодорожного полотна, упала тонная бомба, но, к счастью, не разорвалась. Сейчас на этом месте гаражи... Возможно, не разорвавшаяся бомба до сих пор лежит в земле...
Мой учитель Павлин Павлович собирал учеников. Многие из нас забросили школу, выжить бы. Он нас заставил ходить в школу. Писали на газетах, только круглые отличники получали у него настоящую ученическую тетрадь. Каждое утро он осматривал наши головы и одежду. Почему-то на голодных людей набрасываются вши. Он вел нас в баню, одежду сдавал в санпропускник. Мыла не было, голову мыли глиной. Нам в школе сделали прививки от инфекционных болезней. Раз в месяц учитель где-то доставал для каждого по соевому печенью, называемому почему-то тарталетка-ми. На праздники Павлин Павлович накладывал по ложке горячего картофельного пюре.
Взрослые работали на заводах и фабриках без выходных и отпусков. За кусок хлеба отдавали одежду, драгоценности. Лучше всех жили работники хлебопекарни и продовольственных магазинов. "Для кого война, а для кого мать родна!".
Немецкие войска отогнали от Москвы. По ночам шли на фронт добротно одетые отряды красноармейцев, в белых овчинных полушубках и теплых валенках. Говорили - сибиряки.
Пятнадцати-шестнадцатилетние парни записывались добровольцами. Всех взрослых, почему-либо находящихся в тылу, называли - трусами. Мы все желали победы и радовались успехам наших войск на фронте. (Теперь я знаю, что тысячи пытались увильнуть от фронта. В архивах бывшего НКВД имеются документы, из которых видно, что чекисты с такими долго не церемонились, В совершенно секретной справке заместитель начальника особого отдела НКВД Мильштейн сообщил наркому Л. Берии, что с начала войны до октября 1941 года был расстрелян 101201 шпион, трус, паникер, распространитель провокационных слухов, самострель-щик, из них непосредственно перед строем - расстреляны 3321 человек. Профилактическая работа проводилась чекистами сурово и наглядно для каждого бойца.)
У станции Покровское-Стрешнево расстреляли двух красноармейцев, которые без разрешения побежали увидеть родителей в Щукине, полагая, что их отсутствие не заметят. В это время на путях стояли эшелоны с тысячами бойцов. Но их задержал патруль. Комиссар вытащил пистолет и убил обоих. Убитые целый день лежали недалеко от туалета. Один из них до войны был пионервожатым, я видел его с группой школьников в пионерском галстуке.
На площади Революции, где сейчас памятник К. Марксу, были выставлены для всеобщего обозрения подбитые немецкие самолеты и танки. Смотреть их приходила вся Москва. Мы гордились, что пули от противотанковых ружей пробивали толстенную танковую броню.
На Белорусском вокзале для бойцов показывались кинофильмы. Красноармейцы лежали на полу. Мы, мальчишки, пробирались в зал и по нескольку раз смотрели цветной фильм "Багдадский вор", пуская слюни, когда герой фильма умалывал шкворчащую на сковороде яичницу с сосисками. По карточкам увеличили норму продуктов. В Москве начались салюты в честь победы наших войск.
17 июля 1944 года правительство решило провести пленных немцев по улицам Москвы. Собранные на ипподроме, они напряженно ждали своей дальнейшей судьбы. Их построили в широкие колонны и повели к центру города. Измученные, голодные, безликие, они быстро шагали по булыжным мостовым и разбитому асфальту, исподлобья посматривая на злобных москвичей. Пленные теряли ложки, кружки, котелки, но наклониться и поднять их не могли, сзади шли другие. На улице Горького, с верхнего этажа дома, где тогда располагался ресторан "Якорь", кто-то бросил бутылку с водой в центр колонны. Один пленный упал. Конвоиры бросились его вытаскивать, чтобы его окончательно не затоптали. Когда прошли пленные, откуда-то появились (до этого я их не видел нигде) уборочные и поливочные пятитонки...
В те голодные годы мы взрослели рано. Нас, двенадцатилетних мальчишек, направили в колхоз имени Сталина Можайского района помогать убирать урожай. Жили мы в стоге соломы, питались вареной картошкой, турнепсом и морковью. Хлеба не было. Есть хотелось страшно...
9 мая мы узнали о капитуляции Германии. Поспешили на Красную площадь. Сначала там было немного народу. Все прыгали от радости, танцевали, целовались, что-то кричали. Народ прибывал. Случайно на площадь пришли несколько офицеров. Это были явно тыловики, почти без орденов. Толпа подхватила их на руки, носила, как своих спасителей. Они сконфуженно пытались вырваться. К вечеру на площади набралось так много людей, что стояли вплотную друг к другу. Особенно плотная толпа собралась у Царского крыльца, рядом со Спасской башней. Почему-то все ждали выступления Сталина с Кремлевской стены. Уже стемнело. Люди скандировали: "Сталин, Сталин". Но вождь к народу не вышел, а зря. Наверняка он из-за шторы окна смотрел на восхищенный народ...
С войны не вернулись мои дядья. Только один муж сестры матери пришел домой, стал квалифицированным рабочим, депутатом городского Совета, но был убит неизвестным преступником. Отпустили дядю Федю. Он, раненным, попал в плен, прошел все немецкие концлагеря. Освободили американцы. Знал, что дома его ждет тюрьма, но без Родины жить не мог. Его бросили в наш концлагерь под Вышний Волочек. Отпустили с несколькими кавернами на легких. Умирал тяжело, кровью харкал, но обязательно в баночку с крышкой. Туберкулез заразная болезнь.
Однажды около дома меня окликнул незнакомый мужчина. Что-то родное мелькнуло в его лице. Это явился дядя Вася, после 13 лет тюрем и концлагерей. В мышином бушлате, в валенках, подшитых куском автомобильной покрышки. В дом не зашел, боясь причинить моей маме беду...
- Я у мальчишек спрашивал про тебя, сказали - болеешь. Уж хотел за тобой кого послать, - говорил дядя Вася, окая по-деревенски. - Заходить к вам мне никак нельзя. Тут же донесут. Глебович жив еще?
От отвел меня в безлюдный парк. Там еще лежал снег. Мы сели на ствол сваленной сосны. На свободе дядя Вася две недели. Разрешили жить только на сто первом километре. У старушки в деревне снимает угол. С шестичасовым поездом нужно возвращаться к месту приписки. Иначе опять посадят.
Я рассказал, что об отце ничего неизвестно. Мать надомница, шьет рукавицы и телогрейки. Скоро буду слесарем-сантехником, начну зарабатывать, рабочую продовольственную карточку получу...
Главная