Впереди в конце двора - одноэтажный дом. Войдя в него, я увидел вешалку с висящими пальто. От подобного зрелища я уже отвык. Далее шел длинный коридор, покрытый дорожкой. Налево и направо закрытые двери. По коридору ходил вперед и назад дежурный охранник. Иногда он останавливался у какой-либо двери и смотрел в комнату через небольшое, вставленное в дверь, стекло...
В спальне было шестнадцать кроватей. Пятнадцать застеленных, а на одной - стопка белья давно не виденной мной белизны. Деревянный крашеный пол чисто вымыт. Под потолком - лампочка, по-тюремному, без абажура. На стене, у двери, черная тарелка радиорепродуктора. Окна с обычной тюремной решеткой, но без "намордника", то есть без наклонного щита снаружи...
Начальник, полноватый майор, объявил, что я буду жить и работать в спецтюрьме НКВД, в которой правила поведения заключенного "такие же, как и во всех тюрьмах". Я улыбнулся. Затем майор сообщил распорядок дня и сказал: "Сейчас идите в столовую. Вторая дверь налево".
Я вышел. По коридору шли люди в одинаковой одежде. Загорелые, бритые, аккуратно подстриженные и причесанные, с бородками или усами, они совершенно не походили на заключенных в тюрьме, а тем более в лагере. Некоторые здоровались со мной, хотя мы не были знакомы. Кто-то взял меня под руку и ввел в столовую.
Две женщины в белых фартуках разносили тарелки, полные горячего, вкусно пахнущего борща с мясом и сметаной. На столах стояли хлебницы с белым и черным хлебом. Подали второе - натуральный бифштекс с хорошим гарниром! Когда я его съел, мне пододвинули еще две порции. На третье был компот.
Обед начался в 13 часов и продолжался не более 30 минут. Согласно распорядку теперь можно было отдыхать до 15 часов...
Работали все очень интенсивно. Рядовые инженеры, техники и копировщицы трудились как вольнонаемные, а руководили ими заключенные. Если у вольных возникали вопросы, они по телефону звонили начальнику спецтюрьмы. По его команде приходил охранник, вызывал заключенного руководителя и вел его через охраняемую дверь к вольным. Все заключенные получали одинаковую "зарплату" -120 рублей в месяц, только Стечкин и Чаромский по 150 рублей.
Работа продолжалась до 20 часов. Затем-ужин. Вечерами играли в шахматы, домино, на бильярде, читали книги и журналы, гуляли во дворе. Люди смеялись, шутили... Но одна мысль омрачала душу, что в таких "шарагах", как наша, мельчайшая доля от массы заключенных сталинско-бериевского ГУЛАГа...
Однажды на завод привезли Туполева и Мясищева для обсуждения с Чаромским проблем установки дизеля на бомбардировщики. Выдающиеся конструкторы самолетов с удовольствием гуляли в нашем дворе, что было приятнее "прогулок" на огороженной крыше, над восьмым этажом, их спецтюрьмы в центре Москвы.
Чаромскому Туполев сказал: "Ты, Алексей Дмитриевич, выбрал такую конструкцию дизеля, что будешь делать его лет двадцать. Надо бы что-нибудь попроще".
Однако заводскому КБ Тулупова, при серьезной поддержке со стороны "шараги" Чаромского - Стечкина, удалось всего за полтора года спроектировать и построить на базе полученного из ЦИАМ дизеля АН-1 совершенно новый, более мощный и надежный дизель М-ЗОБ, переименованный в начале войны в АЧ-ЗОБ (по имени создателя первоначального проекта дизеля Алексея Чаромского).
22 июня 1941 года была объявлена всеобщая мобилизация в связи с началом Великой Отечественной войны.
"В то памятное воскресное утро, - вспоминает ветеран завода А. Н. Малюшкин, - я трудился в КБ в связи со срочной работой над авиадизелем М-ЗОБ. Часов в 12 в отдел пришел заместитель главного конструктора Иван Ерофеевич Скляр и сообщил, что на нас напала фашистская Германия.
Уже через четыре дня после начала войны завод стал готовиться к эвакуации в Казань: упаковывали техдокументацию, грузили на платформы оборудование. Работали быстро, дружно, почти без перекуров, в том числе и заключенные. Их охрана стояла поодаль.
Вскоре людей из спецтюрьмы завода переправили в "Бутырку", затем погрузили в вагоны и повезли на восток, вслед за опытными дизелями и оборудованием. Мы же, вольнонаемные, отправились в Казань позже (в конце июля - начале августа): Малосемейные и холостяки - на речных трамваях, семейные - на баржах от Химкинского речного вокзала.
22 июля мы были свидетелями первого налета фашистов на Москву. Помню, под вечер, как только наш речной трамвай прошел первый после водохранилища шлюз, прозвучала воздушная тревога, Нас высадили на берег канала вблизи одиноко возвышавшегося серого 6-этажного дома Наркомвода. Пространство между улицей Свободы и каналом было еще не застроено, и мы попрятались в траншеях, нарытых в голом поле (в войну поле перекопали под картошку), и стали наблюдать.
С центрального аэродрома столицы, что на "Ходынке", взлетело звено истребителей-перехватчиков МИГ-3 и, набирая высоту, ушло в западном направлении. В районе Покровское-Стрешнево заработали зенитки. В вечернем небе вспыхнул фейерверк от разрыва снарядов, а над ним еле различимые три черные точки немецких бомбардировщиков с белыми шлейфами-полосками за ними. Хотя самолеты шли на очень большой высоте, глухое урчание их моторов доносилось до нас вполне отчетливо. Казалось, что они зависли над Тушинским аэродромом, но потом, опасаясь заградительного зенитного огня, стали расходиться, огибая город слева и справа, а один полетел прямо в сторону поселка Сокол. Через некоторое время еще один вражеский самолет, летевший сравнительно низко, направился в сторону Химкинского порта. Однако, наткнувшись на шквальные залпы зенитчиков, повернул обратно, выпустил по ним с задней турели несколько пулеметных очередей (красные строчки трассирующих пуль были хорошо видны на фоне вечернего неба) и скрылся.
После отбоя воздушной тревоги мы вернулись на свой речной трамвай и поплыли по Москве-реке в сторону Оки. Отплыв примерно на 20 км от Тушина, обратили внимание на зарево пожара, охватившего после бомбежки западную часть города (примерно в районе Хорошевского шоссе).
По прибытии в Казань нас разместили на территории Казанского авиазавода № 16, где мы продолжили работу по доводке авиадизеля М-ЗОБ для дальних бомбардировщиков Пе-8 и Ер-2, на которых уже через два месяца наши летчики успешно бомбили фашистское логово".
Еще до войны, в конце 1940 года, завод № 82 был передан под начало созданного в 1939 году Наркомавиапрома, а за НКВД осталась лишь расположенная на территории завода спецтюрьма.
После эвакуации в Казань заводчане занимались там, в основном доводкой доставленных из Тушина опытных дизелей и установкой их на бомбардировщики.
1 марта 1942 года, когда опасность захвата Москвы фашистами миновала, завод вернулся в Тушино.
Здесь, в его отсутствие, развернула бурную деятельность разделочная база завода № 453, свозившая на территорию эвакуированного предприятия разбитую и поврежденную технику со всего Подмосковья. Снимали с подбитых самолетов вооружение, двигатели, приборы, сортировали, что-то отправляли в ремонт, что-то - на переплавку.
Через полмесяца Наркомавиапром решает не освобождать занятую разделочной базой территорию, а ликвидировать завод № 82. передав вернувшихся из Казани людей и оборудование заводу № 45, а техдокументацию и конструкторов - В ЦИАМ.
За это решение ратовал директор эвакуированного завода № 82 Дубов.
Главная