В моей жизни немало судьбоносных совпадений. К ним отношу и то, что живу сегодня в Северо-Западном округе, напротив Серебряного бора, в Строгино.
Выросла я на Соколе, в величественном ведомственном доме, принадлежавшем Аэрофлоту и Морфлоту. Сейчас там в угловом подъезде расположен Камерный театр. Мы любили гулять по Ново-Песчаной, где нередко встречали таких знаменитостей, как Сергей Бондарчук, Алла Ларионова, Сергей Лемешев... Это был квартал артистов, художников, ученых, военных... Порой мы бегали из своей 705-й школы за сиренью в прославленный сад Колесникова. Хозяин никогда не отказывался нарвать букет душистой махровой сирени для нашей любимой учительницы или одноклассницы к знаменательной дате... О Колесникове стоило бы написать особо. Нынче имя его начинают забывать, а в пятидесятые-шестидесятые годы о нем знала вся Москва. Приезжали к нему со всех уголков нашей страны. Шофер по профессии, он прославился как селекционер. Его увлечение выведением новых сортов сирени дало необыкновенные результаты. Возле своего скромного деревянного дома в районе Песчаных улиц на небольшом участке земли он разбил сад. Весной махровые белоснежные, бледно-лиловые и густо-сиреневые шапки крупных цветов казались да и были великим чудом, их аромат заполнял всю округу. Жаль, что кому-то на верхах пришло в голову перевезти посадки на юг Москвы. Говорят, Сиреневый бульвар так назван в честь колесниковского сада. Но на новом месте кусты приживались трудно, а после смерти хозяина стали чахнуть. Но колесниковские сорта сирени и сегодня лучшие.
Мою родную 705-ю школу давно закрыли. Но школа под этим номером открылась в Строгино, напротив моего дома. Подумываю, не передать ли как эстафету этой школе реликвии прежней 705-й. Тогда и эта школа станет родной не только для меня, но и для многих прежних ее выпускников. Среди них - Татьяна Толстая, внучка нашего классика, сегодняшний президент авиакомпании "Трансаэро" Александр Плешаков. В этой школе учились мой брат и мой сын... Тесен мир.
Самым любимым занятием у нас был поход пешком в Серебряный бор. Мы купались в Москве-реке, бегали по парку меж вековых сосен и елей. Любовались величавыми развалинами храма на противоположном крутом берегу. Храм лежал в руинах, трудно было предположить, что его через годы восстановят. Переправлялись на пароходике в Троице-Лыково, бродили по заросшему бурьяном парку. Местные жители показывали нам полуразрушенный дом, где некоторое время жил Ленин. Но нас больше привлекала заброшенная узорчатая каменная церковь редкой красоты. С двух сторон ее обрамляли торжественные высокие лестницы, ступени которых как бы поднимали нас над суетой, внушали неосознанное уважение к тем, кто верой и любовью к Богу возводил это в стародавние времена... После таких прогулок рождались стихи. Мы были тогда такими юными, так верили, что жизнь приготовила нам только радости, что мы, выпускники 705-й, - счастливчики! Не могли представить тогда, что мне, выпускнице 50-х, придется вытаскивать из тюрьмы ученика 70-х! Случилось это в конце девяносто пятого года. Передо мной приоткрылись такие стороны жизни, о которых понятия не имела раньше. Рассказ об этой трагедии я назвала бы так: "Репортаж из другой жизни".
Вечером двадцать первого декабря мне позвонил мой сын и срывающимся голосом сообщил, что арестован и уже месяц как находится под стражей его школьный товарищ Олег Русанов. Сын был растерян, подвален. О несчастье узнал от матери Олега, она обратилась к нему за помощью. Олега мы не видели несколько лет, но знали его так давно и хорошо, что не усомнились ни на минуту в этом трудолюбивом человеке, ведущем враче одной из больших московских клиник. Сын уже поговорил со следователем, прокурором, адвокатом... Дело было диким и никак не вписывалось в нашу законопослушную, подчиненную строгим законам морали жизнь. Олег ехал на машине своего нового знакомого, они нарушили правила, их остановили. Водитель был под хмельком, не желал платить штраф, следовать в отделение милиции, "качал" права, а когда милиционеры позвали на помощь еще две патрульные машины и заставили-таки плотного водителя сесть в милицейскую машину, применили силу и водитель завопил, призывая на помощь. Олег, который молча смотрел, как тот катался по земле, сопротивлялся, не выдержал и бросился к товарищу. Видимо, как врач решил, что у того перелом или вывих. Раздался выстрел, а за пулю надо отвечать. Возникло дело. Олега вызвал следователь, потом прокурор. Но жена лишь два раза сказала, что были звонки из правоохранительных органов. А Олег не рассказал жене о стычке с милицией, так как у них только что родился сынишка и нельзя было волновать молодую мать. Официальной повестки Русанову не прислали ни разу. И все же его арестовали и препроводили в Следственный изолятор, где он и находился, ожидая суда, в компании убийц, воров в законе и прочих лиц.
Моя мама, человек суровый и требовательный, его просто обожала. "Олежка - светлая душа", - говорила она о нем...
К Игорю Игоревичу Шереметьеву я шла, волнуясь невероятно, Мне предстояло встретиться с человеком, который, единственный в создавшейся ситуации, мог поставить точку в русановском деле, не дать ему пропасть. Или наоборот, привлечь по всей строгости. Мама Олега умоляла меня в суд не ходить, "не оказывать давления". Какое давление я, писатель, могла оказать на суд? Могла только поручиться за обвиняемого, сказать то хорошее, что знаю о нем. Знала только доброе, иначе не пыталась бы помогать ему. Конечно, я знакома с влиятельными людьми, ведь я член многих комиссий и общественных организаций, но не позволяла себе быть просителем. Мама научила меня идти всегда туда, где решается интересующий меня вопрос. И верить, что его решат по совести, надо только толково и кратко изложить суть дела, если надо - достучаться до сердца...
Игорь Игоревич оказался довольно молодым человеком, тщательно одетым, подтянутым, с удлиненными благородными чертами лица. Его манера держаться, говорить сразу успокоила меня, это был настоящий интеллигент. Как выяснилось позднее, он обладал чувством юмора. В сочетании со строгостью - качество редкое. Но тогда мне было не до юмора. Судья внимательно выслушал меня, ничего особо утешительного не сказал, был сдержан, оставил без внимания мою просьбу отпустить Русанова на поруки или под залог до суда или хотя бы ускорить рассмотрение дела. Но зато дал разрешение на свидание - мне, матери и жене, И с этого началась та цепная реакция добра, которая помогла случайно попавшему в переплет человеку трудным, но прямым путем выйти на свободу. Разрешение на свидание обрадовало меня чрезвычайно - с момента ареста с Олегом никто не виделся. Что думал он там, в камере, о нас, близких людях? Ждал помощи? Испытывал неловкость? Отчаялся и озлобился? Смирился? Как пережил шок первых часов и дней? Здоров ли он?.. Я поехала в Следственный изолятор и узнала, что из-за эпидемии гриппа свиданий давно не дают. Множество людей толпилось у проходной, чтобы передать посылки... И вдруг подумала о том, что скоро Новый год, у нас здесь праздник, а за этими неприступными стенами - суровая жизнь, но мне по силам как-то скрасить ее. Может, выступить перед заключенными? Тем более что по телевидению недавно прошел сюжет о том, как в таком заведении выступал певец Сергей Захаров.
Главная